Современная жрица Изиды

14) Почтенный старикъ, ученый лингвистъ Жюль Бессакъ, знатокъ, между прочимъ, русскаго языка и, по своему оффиціальному положенію, присяжный переводчикъ парижскаго апелляціоннаго суда. Имя его пользуется уваженіемъ среди французскихъ ученыхъ. Онъ напечаталъ нѣсколько серьезныхъ, обстоятельныхъ изслѣдованій о древнихъ вѣрованіяхъ и, какъ спеціалистъ, заинтересовался «теософическимъ обществомъ», съ которымъ его познакомила m-me де-Морсье, его старинная пріятельница.

15) Камилла Фламмаріона я видѣлъ у Блаватской всего одинъ разъ и на conférences'ахъ онъ не бывалъ. Онъ взглянулъ, послушалъ; но Елена Петровна не съумѣла заинтересовать его — ея фантазіи и гипотезы оказывались слабѣе смѣлыхъ гипотезъ и фантазій высокоталантливаго автора Lumen'а и Uranie.

16) Виконтъ Мельхіоръ де-Вогюэ, извѣстный своими интересными, несовсѣмъ безпристрастными и, во всякомъ случаѣ, односторонними статьями о Россіи, былъ на одномъ лишь conférences'ѣ.

17) Леймари, извѣстный среди парижскихъ спиритовъ и дѣлавшій себѣ состояніе спиритическими изданіями, нѣсколько разъ пріѣзжалъ къ Блаватской, желая купить у нея право изданія французскаго перевода ея «Isis unveiled». Но они не сходились въ условіяхъ; къ тому же Елена Петровна ему очень недовѣряла и боялась какого-нибудь «подвоха» (какъ она выражалась) со стороны спиритовъ, а потому изъ этого дѣла ничего не вышло.

18) «Старичекъ Эветтъ» былъ дѣйствительно старичкомъ, маленькимъ, старенькимъ, но совсѣмъ еще бодрымъ, съ дѣтски невиннымъ выраженіемъ и робкими манерами. Онъ нерѣдко являлся въ улицу Notre Dame des Champs, здоровался, садился въ уголкѣ на кончикъ стула — и молчалъ. Если хозяйка была въ добромъ расположеніи духа, то ради его одобренія она говорила:

— Monsieur Evette, у меня руку ломитъ — помагнетизируйте!

Онъ вскакивалъ со стула, кидался къ ней и, видимо приходя въ восторгъ, начиналъ пассы своими старческими, уже нѣсколько дрожавшими руками.

Когда эти манипуляціи надоѣдали Еленѣ Петровнѣ, она кивала головою и произносила:

— Merci, cher monsieur Evette, èa va mieux!.. о, да какая же у васъ сила!

Онъ дулъ себѣ на руки, блаженно улыбался и, счастливый, опять садился на кончикъ стула.

Привела его, опять-таки, m-me де-Морсье, знакомая съ нимъ долгіе годы. Такъ какъ мнѣ было объявлено, что этотъ старичекъ — «знаменитый» магнетизеръ и другъ покойнаго барона дю-Поте (дѣйствительно весьма извѣстнаго магнетизера и автора интересныхъ сочиненій по этому предмету), — я обратился къ нему съ нѣкоторыми вопросами относительно теорій и взглядовъ дю-Поте, книги котораго прочелъ незадолго передъ тѣмъ.

Онъ очень внимательно, съ видимымъ напряженіемъ меня выслушалъ, потомъ покраснѣлъ и съ добродушной улыбкой мнѣ отвѣтилъ:

— Я глубоко сожалѣю, что не могу имѣть чести исполнить ваше желаніе. Я очень мало смыслю въ ученыхъ предметахъ и не получилъ образованія… Къ тому же, я отъ природы, — не стыжусь въ этомъ признаться — недалекъ… je suis très simple… что жъ дѣлать! — вѣдь этого не скроешь! Мое единственное качество — я добръ… je suis bon… а потому Господь далъ мнѣ способность исцѣлять магнетизмомъ всякія болѣзни… Mousieur ls baron du-Potet me disait souvent: mon pauvre Evette, tu es trèe simple, mais tu es bon…[4] и вотъ поэтому онъ любилъ меня, и во время своей предсмертной болѣзни онъ только мнѣ одному позволилъ себя магнетизировать…

На его глаза, при этомъ воспоминаніи, навернулись слезы.

Когда потомъ, мѣсяца черезъ два по отъѣздѣ Блаватской, я спросилъ его, что именно могло привлечь его къ «теософическому обществу» и его создательницѣ — онъ широко раскрылъ глаза и сказалъ:

— Mon Dieu, monsieur, c'est fort simple; quand m-me de-Morsier vint me dire: père Evette, allons! — eh ben-j'suis allé… v-là! Et puis m-me Blavatsky est une personne si honorable… grande dame russe![5]

Онъ упрашивалъ меня позволить ему полѣчить мои нервы его «добрымъ» магнетизмомъ, объясняя, что когда онъ магнетизируетъ — всѣ болевыя ощущенія паціента переходятъ къ нему и только послѣ сеанса, разобщившись съ больнымъ, онъ отъ нихъ отдѣлывается. Это показалось мнѣ достойнымъ провѣрки и, такъ какъ назначенная имъ плата за сеансы была по моимъ средствамъ, я согласился испробовать. Онъ сталъ являться ко мнѣ, а то и я заѣзжалъ къ нему, въ мрачную, до невѣроятія запыленную квартиру, наполненную старинными картинами и всякимъ старымъ хламомъ, — онъ оказался скупщикомъ и продавцемъ этого хлама, носящаго названіе «рѣдкостей».