Современники и потомки о восстании С.Т. Разина

Несмотря на употребление применительно к восставшим типичной для дворянской историографии терминологии («чернь», «Стенька» и т. п.), что, возможно, было Сделано умышленно, дабы несколько усыпить бдительность цензоров, эта глава книги преисполнена откровенным сочувствием мятежному крестьянству и всем своим содержанием, всей своей идейной направленностью призвана вызвать горячий отклик у читателей из народа, которым, собственно, Худяков и адресовал свой труд. Не случайно его «Древняя Русь» имела широкое хождение в низах российского общества наряду с нелегальными брошюрами. В активной революционной деятельности участвовал и сам И. А. Худяков. Член народнического кружка ишутинцев, он ездил в 1865 г. в Женеву для установления связи с М. А. Бакуниным, А. И. Герценом и Н. П. Огаревым. Год спустя его привлекают к следствию по делу Д. Каракозова, стрелявшего в царя Александра II. Дни свои И. А. Худяков оканчивает в иркутской ссылке, будучи тяжело больным человеком.

Подобным образом складывается и судьба талантливого, оригинального историка И. Г. Прыжова, замыслившего создать многотомную серию трудов из истории народной жизни. Он публикует книгу «Нищие на святой Руси», а затем «Историю кабаков в России в связи с историей русского народа». Однако еще больше, чем научная работа, его поглощает и захватывает революционная деятельность. Мечты о переустройстве России приводят его в ряды ишутинцев. А в 1869 г., поверив в существование большой революционной организации С. Г. Нечаева, Прыжов вошел в его кружок, где практиковались методы мистификации, провокации и запугивания. Он принял участие в убийстве подозреваемого в предательстве студента И. И. Иванова и по нечаевскому делу был осужден на 12 лет каторги и вечное поселение в Сибири.

В «Истории кабаков…» И. Г. Прыжов проводит мысль о том, что главной движущей силой всех народных волнений, начиная с разинского и кончая крестьянскими возмущениями после реформы 1861 г., была та самая «голь кабацкая», которая неоднократно упоминается в песнях разинского цикла. Задавленный податями и недоимками, мужик находил временное забвение и утешение в кабаке, где его, пропивающего последние гроши, обирали уже не барин, не приказчик, а само государство, наживавшееся на кабацких сборах. «Кабацкая голь», по Прыжову, — это люди, которым уже нечего терять. Они дошли до края, до последней черты и потому готовы к мятежу. По его мнению, «громадный бунт Стеньки Разина» как раз и был вызван, с одной стороны, скоплением таких вот отчаявшихся людей, а с другой — озлоблением народа против бояр[169]

.

Соратник и последователь Чернышевского Н. В. Шелгунов изучал разинское восстание, прежде всего движимый стремлением лучше осмыслить современные ему события в пореформенной России. В статьях «Россия до Петра I», «Романтизм русский», «О воспитании человека», «Русское слово» Шелгунов дает весьма внушительную картину народной борьбы в третьей четверти XVII в. Показав ее величайший размах и накал, он в то же время вскрывает и присущие ей внутренние противоречия. Главное из них, по его мнению, состояло в том, что С. Т. Разин, «уничтожая московский порядок… заменял его порядком казачьим и не понимал того, что этот порядок годился только для военной казачьей общины и не годился для обширного и разбросанного земледельческого Московского государства»[170]. Шелгунов указывал также на то, что Разин чтит великого государя и в то же время разрушает весь государственный порядок и рассылает по всей России своих эмиссаров возмущать народ против власти. «Как бы трудно ни жилось народу, — отмечает Шелгунов, — он был уверен, что зло не от царя»

[171].

Широко заимствуя фактический материал у Костомарова, Н. В. Шелгунов воспринял и некоторые его идеи. Так, и название, и содержание статьи «Романтизм русский», без сомнения, навеяно костомаровскими работами. Объясняя, что же такое романтизм русский, Шелгунов вполне в костомаровском духе утверждает, что это «чисто народная струя, охватывающая всю народную жизнь, он ее восьмисотлетний пульс, никогда не перестававший биться»[172]

.

Однако заблуждается И. В. Степанов, перенося на статьи Шелгунова те же характеристики, что и на сочинения Н. И. Костомарова. Во-первых, трудно согласиться с тем, что Шелгунов якобы считал разинское восстание бесполезным, бессмысленным и бедственным для народа, поскольку оно стоило ему больших потерь[173]. Во-вторых, в передаче И. В. Степанова не совсем точна психологическая характеристика С. Т. Разина. Верно, что Шелгунов не усматривал в предводителе повстанцев «никакого головного содержания, ни одного из тех гражданских идеалов, который он мог бы противопоставить старому московскому порядку». Но ведь нельзя отрицать и другое: Разин для Шелгунова в отличие от Костомарова — не разбойник, а настоящий народный герой, исполин, наделенный необыкновенной нравственной силой. Недаром Шелгунов даже находит возможным сравнивать Степана Тимофеевича с Яном Гусом[174].