Современники и потомки о восстании С.Т. Разина

Конечно, суждениям Н. В. Шелгунова присущи противоречивость, совмещение историко-материалистических и идеалистических подходов, неоднозначность оценок. Все это нашло отражение и в освещении им разинского восстания. Но нужно иметь в виду, что подобная черта — не отличительная особенность только Шелгунова. Это, как хорошо показал А. Н. Цамутали, — тенденция развития прогрессивной исторической науки в России 60–70-х годов вообще[175].

В политической публицистике, в потаенной литературе тех лет произведения, посвященные крестьянским войнам в России, составляют десятки названий. В народнической среде в то время был широко распространен своего рода культ Разина и Пугачева[176]. Сами имена повстанческих предводителей сделались испытанным агитационным оружием русских революционеров. Порой напоминание о грозном восстании XVII в. служит своеобразным жупелом для устрашения властей. Так, уже упоминавшийся организатор тайного общества «Народная расправа» С. Г. Нечаев в своих записках, попавших в руки департамента полиции, упорно и настойчиво проводит мысль, что Россия накануне политического переворота, и предсказывает правительству «повторение ужасов, подобных тем, которыми сопровождались кровопролитные восстания Разина и Пугачева». «А эти ужасы, — подчеркивает Нечаев, — непременно воспоследуют»[177]

.

Один из представителей русской революционной эмиграции С. Я. Жеманов, принимавший активное участие в изготовлении «возмутительных» прокламаций, предназначавшихся к отправлению в Россию, написал поэму «Стенька Разин». Это произведение не столько о прошлом мятеже, сколько о новом народном выступлении, которым, как верит автор, обязательно ответит обманутое в своих ожиданиях крестьянство на реформу 1861 г. Находясь в России, Жеманов всячески пытался приблизить этот час и был в 1863 г. арестован и привлечен к дознанию именно по делу о замышлявшемся восстании в Казани[178].

В начале 70-х годов состоявший в народническом кружке «чайковцев» студент Петербургского технологического института С. С. Синегуб тоже написал большую — в 790 строк — поэму «Степан Разин». Когда в Петербурге в Особом присутствии сената разбирались судебные дела революционеров-народников, поэма Синегуба упоминалась в материалах следствия 70 раз и была инкриминирована автору как несомненное доказательство преступного образа мыслей и политической неблагонадежности. Вынесенный Синегубу приговор — 9 лет каторги в Сибири[179].

В революционной пропаганде народников заметное место принадлежит поэтическим произведениям на разинскую тему литератора А. А. Навроцкого. Обычно отмечается, что по своим общественным взглядам и политическим убеждениям он был далек от того, чтобы пробуждать у современников революционный дух и порыв к борьбе. Действительно, трудно ожидать от преуспевающего чиновника военно-судебного ведомства, дослужившегося до генерал-лейтенанта, крамольных сочинений. Это представляется тем более сомнительным, если учесть, что он хорошо известен как издатель весьма консервативного журнала «Русская речь» и как автор целого ряда стихов, повестей, исторических драм, где целенаправленно обосновывается бесплодность революции и «величье смиренья».

Тут уместно вспомнить, что и А. Н. Радищев поначалу приобрел репутацию ревностного чиновника (он служил на столичной таможне), быстро получил чин коллежского советника и даже был за свое служебное рвение пожалован императрицей Екатериной II бриллиантовым перстнем. Тем не менее все это не помешало ему вскоре стать тираноборцем. Вряд ли в случае с А. А. Навроцким произошло то же самое. Однако именно его перу принадлежит до сего дня знаменитое стихотворение «Утес», прочно вошедшее в золотой фонд народных песен борьбы и протеста. Именно Навроцким написаны и драматическая хроника в 11 картинах «Стенька Разин» и широко известная в. кругах русской эмиграции эпическая поэма «Вольный атаман». Драму А. А. Навроцкого, революционеры-пропагандисты включили в первую «Книгу для народа», подготовленную в начале 70-х годов, а его поэма о Разине была издана в Женеве в 1872 г. и тогда же наряду с другими нелегальными материалами попала в Россию.

Объяснять появление сразу трех ярких, талантливых, носящих следы тщательной литературной шлифовки произведений, лишь случайностью не приходится. По-видимому, в 60–70-х годах А. А. Навроцкий воспринимал российскую действительность далеко не так, как десять лет спустя, когда он возглавляет «Русскую речь», и был вовсе не столь верноподданнически настроен, как это принято думать.