Современники

Они писали: стройка идет, она близка к завершению; они обещали сделать все возможное, чтобы ускорить работу; они звали неведомых своих друзей готовиться к путешествию по новому, великому водному пути, который обязательно будет готов в срок, назначенный правительством. Сами они в этот срок беззаветно верили и к этому стремились всеми силами своих юных, неукротимых душ, закалявшихся в борьбе с трудностями, во вдохновенной работе.

ПРАКТИКАНТ

Дело было ночью, когда со всех объектов строительства в приземистое здание управления уже поступили сведения о сделанном за день. В этот час начальник стройки, известный советский инженер, собирал у себя руководителей районов и своих ближайших помощников, чтобы наметить и обсудить главные задачи завтрашнего дня. Эти короткие ночные совещания здесь называли «заседаниями военного совета», и в шутливом названии этом была правда, ибо напряженная жизнь строительства напоминала картину наступления, и мирное трудовое это наступление, все нарастая и ширясь, велось день и ночь.

Так вот, в этот поздний час мы попросили у начальника дать человека, который мог бы проводить нас на один из объектов, где утром ожидались важные производственные события. Начальник потер большой, рабочей рукой высокий лоб и сказал задумчиво:

— А знаете, придется, пожалуй, ехать без провожатого. Весь мой народ должен быть тут, на совещании. Впрочем, — и в его спокойных, больших, стального цвета глазах вдруг мелькнула озороватая лукавинка, — впрочем, есть один человек… очень серьезный товарищ… только…

Он позвонил и сказал пожилой секретарше, бесшумно возникшей в дверях:

— Пригласите ко мне практиканта. Если он ушел, пошлите за ним машину. — И, обернувшись к нам, добавил: — Только уговор: вслух не удивляться и провожатого вашего вопросами о его личности не смущать. Я вам потом сам все объясню.

Усталое лицо начальника сохраняло прежнее холодно-деловое выражение, но глаза его смеялись уже откровенно.

В это время дверь открылась, и из-за портьеры появилась щупленькая фигура подростка в ватнике. Слишком большой по размеру, ватник этот сидел на нем, как водолазная рубаха, и рукава его были даже не загнуты, а закатаны. На вид вошедшему можно было дать лет четырнадцать, но лицо его, совсем еще детское, было необычайно серьезно, и это взрослое выражение как-то особенно не вязалось с носом-пуговкой, густо поперченным крупными золотыми веснушками, с пушком на щеках.

— Вот, познакомьтесь, Константин Ермоленко, наш практикант… Костя, отведите товарищей на объект. Все им покажете.

Странный практикант серьезно кивнул головой. Повидимому, выполнять подобные поручения было ему не в диковинку. Мальчишеским жестом он поддернул свой непомерный ватник и при этом серьезно сказал:

— Хорошо. Попрошу за мной.

Необыкновенный проводник наш оказался бесценным спутником. Он всю дорогу рассказывал о строительстве; точнее, не рассказывал, а толково отвечал на вопросы, и ни один из них не мог застать его врасплох.

Строительство он знал отлично, и знал о нем именно то, что могло показаться интересным новичкам. Память у него была поразительная. Впрочем, относясь к своему делу очень ответственно, он не вполне доверял своей памяти и иногда лез в карман, извлекал замурзанную и истертую записную книжку и уточнял по ней названия или цифры.

Но особенно в нашем проводнике подкупало то, что он весь как бы сросся со стройкой — думал о ней как о чем-то своем, личном. На нас, людей, впервые попавших сюда, он смотрел снисходительно и считал долгом все пояснять в популярных сравнениях.

Так мы узнали, что намывная плотина похожа на горный хребет, что машины бетонного завода переваривают в день больше чем целый состав цемента, что если вытянуть в одну нитку всю металлическую арматуру, которую предстоит заложить в тело сооружений, то получилась бы стальная полоса, которой можно было бы опоясать земной шар.

На стройке его знали и, должно быть, любили. Кое-кто из встретившихся инженеров — правда, не без легкой, теплой усмешки — поздоровался с ним, а шофер одной из тяжелых машин, возивших бетон, поравнявшись с ним, притормозил и, высунувшись из кабины, крикнул:

— Не на поселок ли, Константин Николаевич, путь держишь? Влезай в кабину, подкину до бетонных.

Когда же мы поднялись на гребень плотины и огни стройки засверкали внизу так густо, будто обильные осенние звезды, отраженные в черной воде, наш юный проводник стал просто поэтом. По каким-то одному ему видимым признакам угадывая сооружения в россыпи огней, он говорил о них так, будто перед ним простиралось и неоглядное море, созданное руками человека, и огни маяков на концах волнорезов, и аванпорт, и убежища кораблей от бури, и сами корабли, поднимавшиеся и опускавшиеся в шлюзах.