Современное искусство

— Да я со всем моим. Залезайте. Я вам такое покажу, чего никто не видел. Обувка у вас подходящая?

Пол уже дергает дверцу грузовичка; Лиззи садится рядом с Сэмом, и грузовичок, разбрызгивая во все стороны гравий, срывается с места.

— Так вы, значит, художник, — говорит Сэм и прибавляет скорость. — Рисуете все такое? — он величаво обводит рукой окрестности. — Море и прочее.

— Уже нет.

— Видать, никто уже ничего такого не рисует. Головастые, во всяком случае. Понять бы почему. Думаете, природе уже нечему вас научить?

— Разумеется, есть. Но это вовсе не означает, что я должен ее рисовать.

— Будь я художником, я бы рисовал одно и то же дерево всю жизнь. И я даже знаю, какое дерево. Хотите на него поглядеть? Оно отсюда недалеко.

— Спасибо, нет, — говорит Лиззи. — Она прикорнула, того и гляди проснется.

— Вы с Ниной два сапога пара. Она вас держит в строгости, в узде, можно сказать. Ее хлебом не корми, дай покомандовать.

— Не любите ее? — спрашивает Пол.

— Вовсе нет, люблю, потрясающая старуха. Но нельзя позволять ей помыкать тобой, не то конца краю этому не будет. Немудрено, что он от нее гулял.

— Кто?

— Мэдден, кто ж еще? Завел зазнобу на стороне.

— Это всем известно, — говорит Пол. — Но вы не могли его знать. Малы еще были.

— Мне шел шестой, когда он умер. И я его очень даже хорошо помню. У моего отца была автомастерская, и Мэдден к нам заглядывал, он сваркой интересовался. Я ему почему-то приглянулся, он выговаривал отцу: мол, он плохо со мной обращается. Не понимает, как ему повезло с сыном. А случалось, катал меня на машине. Возил на берег. И всякое такое. Вдобавок подарил мне первого в моей жизни пса.

— Да ну?

— Ага. Он подобрал где-то в бухточке пса, дворнягу, но, видать, там и колли поучаствовал, а собственный его пес взревновал, вот какое дело. Так что он привез этого пса в мастерскую и уломал папашу разрешить мне оставить его у себя. Умнющий был пес, когда он сдох, я плакал, как маленький.

— А что еще вы о Мэддене помните?

— Вы что, подсели на него? Теперь к нам много таких наведывается. И старики — есть тут такие, — чтоб им кружку пива поставили, плетут про него небылицы для тех, кто наезжает сюда на лето.

— Я вам две поставлю, только расскажите о нем что-нибудь еще.

— Он что, ваш кумир или что?

— Ну да. Мой кумир номер один. А я только что сидел в саду с его вдовой, а сейчас еду с парнем, которому он подарил первого в его жизни пса. Да я вам выпивки поставлю — залейся — до того мне хорошо.

— Я вас везу в одно местечко, — помолчав, говорит Сэм, — которое он мне показал. Сказал, место, мол, это особое. Когда он умер, я пошел его искать и не отыскал, а как мне двенадцать стукнуло или около того, снова его нашел. Играл с ребятами в индейцев. Мы выслеживали оленей и вышли на прогалину. И я мигом понял, где я. Дух там такой. Можете помолиться там за него, хотите?

Сэм резко сворачивает с дороги на узкую не мощеную тропу. Ветровое стекло скребут ветки, из-под колес вылетают клубы пыли. Сэм хохочет во все горло, молотит кулаком по приборной доске.

— Придержите шляпы, — орет он, когда грузовичок, потряхиваясь на трех колесах, ухается вниз по склону, врезается в купу деревьев и чуть спустя останавливается.

— Лады, господа хорошие, на выход. Здесь цивилизация кончается, здесь правит зверье.

Сэм с Полом выпрыгивают, предоставив Лиззи выбираться своими силами. К тому времени, когда она осторожно выползает из грузовика, спотыкается о куст, падает, встает на ноги, они уже на опушке.

— Видите этот куст? Это дикая люцерна. Я сказал миссис Мэдден, что индейцы пользуют ею от артрита. Вы что-нибудь о люцерне знаете?

— Ровно ничего не знаю про растения.

— И зря. Могли бы сами готовить краски, как старые художники.

— Не исключено, что когда-нибудь я и приду к этому.

— Будь я художником, я бы все делал сам, начинал с нуля. Замешивал бы краски на яичных белках.

Запыхавшись, Лиззи наконец нагоняет их. Чем дальше она углубляется в лес, тем там холоднее и сумрачнее. Ей, пожалуй, лес не нравится. Но вскоре начинает светлеть, перед ними открывается залитая солнцем полянка, она пестрит синими, красными цветами, едва они вступают на нее, как в воздух взлетает стайка белых бабочек.

— Ну вот. Вот оно, то самое особое место, — объявляет Сэм. — А вот и дерево. — Он указывает на гигантский старый клен, высоко вознесшийся над обступившими его низкорослыми деревцами, по другую сторону прогалины. — Можно улечься под этим кленом — так он, наверное, тут лежал, травку покурить, на небо посмотреть. Ну же, Лиз. Садитесь сюда, на мох, тут мягче всего.

— Я боюсь, она проснется, а меня нет.

— Так Нина же там. Что, Нина не сумеет ее обиходить? Вдобавок мне не с руки туда приехать, пока она спит. Хочу показать ей рисунки кресла, каким я его вижу.

— Какого кресла? — любопытствует Пол, и Сэм описывает трон из лиственницы и вишневого дерева, который он сконструировал, чтобы Белла могла подниматься и спускаться по лестнице на второй этаж.

— Я тут подбирал для него тросы. И узнал: есть такие облегченные пластики, что прочнее металла.