По мнению Гроция, «справедливой причиной начала войны может быть не что иное, как правонарушение»[159]
. Таким образом, в качестве акта, санкционирующего войну, у Гроция выступает юридически определяемое понятие, а сама война воспринимается в качестве способа восстановления справедливости, когда «нет возможности прибегнуть к суду»[160]. В свою очередь, правонарушения бывают разных типов, что заставляет Гроция выделить три основные справедливые причины войны: самозащиту (К названным выше трём причинам, легитимирующим применение силы, Гроций добавляет ещё одну. Благородной и справедливой он считает также войну, которая ведётся в качестве помощи союзникам, дружественным народам или вообще любым людям, попавшим в беду. Обоснованным это положение кажется Гроцию в силу того, что «по природе каждый призван осуществлять не только свое, но и чужое право»[162]
. Взыскание за чужие обиды и наказание тиранов, разбойников, морских пиратов, каннибалов, т. е. всех, кто совершает преступление против природы, почётная обязанность государей. Однако это положение, как показывает Р. Такк, высвечивает в Гроции апологета колониальных завоеваний, направленных против диких и варварских народов Нового Cвета[163].Гроций запрещает превентивные войны, когда говорит, что «требуется наличие непосредственной и как бы мгновенной опасности»[164]
для применения военной силы. Это же подтверждается в рассуждении Гроция над моральной дилеммой участия в войне, которая встаёт перед христианином. Отражение угрозы кажется Гроцию соответствующим естественному праву: «тот, кто собирается причинить мне обиду, тем самым дает мне право как некое неограниченное нравственное притязание против него самого постольку, поскольку иначе я не в состоянии отвратить от себя это угрожающее мне зло. Любовь сама по себе… не принуждает нас к милосердию по отношению к совершающему посягательство»[165]. Но это положение вступает в серьёзное противоречие с заповедью Христа, запрещавшего использовать насилие в качестве меры защиты. Чтобы решить эту коллизию, следует провести аналогию между ситуацией самозащиты и тем, что Гроций говорит об убийстве при защите имущества. Тогда можно сделать вывод, что от насилия и войны необходимо отказаться, «исключая случаи, когда от этого зависит жизнь наша и нашей семьи»[166].Из сказанного ранее уже можно было сделать вывод, что Гроций выступает как сторонник принципа крайнего средства. Развитию этого положения Гроций посвящает отдельную главу второй книги: «Наставления о том, чтобы не предпринимать войны безрассудно, даже по справедливым причинам». Война воспринимается как в нравственном отношении нежелательное занятие, поэтому «благочестивее и правильнее не воспользоваться»[167]
своим правом на применение насилия. Только если угроза, исходящая от противника, оказывается действительно серьёзной, ведение войны будет соответствовать нормам права и христианской морали.Рациональность, свойственная природе человека, требует благоразумно относиться к применению права на ведения войны. Даже если наличествуют законные основания использовать войска, возможно, более взвешенным решением станет выбор в пользу иных средств взаимодействия с противником. До вступления в силовую фазу конфликта стоит оценить собственные силы и вражескую армию, просчитать все возможные события в ходе войны и последствия её ведения. Не имея достаточных оснований, следует отказаться от участия в войне[168]
. Выражаясь современным языком теории справедливой войны, Гроций закрепляет принцип вероятности успеха в качестве существенного элемента своей теории войны.