Современный чехословацкий детектив

Когда я вновь вышел на шоссе, мне вдруг пришло в голову, что уже поздно. Я понятия не имел, сколько пролежал там, в лесу, часы мои остановились. Могло быть восемь или десять. Возможно, мальчик уже лег спать, калитка окажется заперта, а я не смогу перелезть через нее даже в том случае, если с другой стороны меня будет манить Гелена Вондрачкова. Я пытался припомнить, не было ли там звонка.

Звонка не было, но мокрый навес над крылечком отражал желтый свет, падающий из окна мансарды. Проковыляв еще несколько шагов, я ухватился за изгородь и свистнул. Потом еще раз. Из открытого окна высунулась голова с блестящими, как серебро, волосами.

— Кто там? — спросил мальчик, стараясь изо всех сил придать своему голосу грубоватую мужественность.

Я откликнулся. Он узнал меня.

— Что вам еще нужно? — Вопрос прозвучал неприветливо.

— Пожалуйста, подойди сюда, — попросил я, покрепче сжимая столбик изгороди. Серебряная головка вдруг заиграла бликами, а потом вспыхнула, как бенгальский огонь на рождественской елке. Я закрыл глаза.

— Зачем? — донесся до меня недовольный голосок. — Что еще опять за… — Он умолк, но тут же вскрикнул: — Что с вами? Вы пьяный?

— Нет, — прохрипел я.

Лукаш еще больше высунулся из окна, потом быстро исчез. Над крыльцом зажглась лампочка. Двери открылись, по ступенькам сбежала невысокая фигурка в каком-то пестром одеянии. Пока эта фигурка бежала через газон, меня ослепила еще одна вспышка бенгальского огня. На сей раз это был большой фонарик в руке Лукаша. Остановившись на некотором расстоянии от забора, он безжалостно осветил меня.

— Ну и вид у вас! — выдохнул мальчик. — В аварию попали?

— Да. Вышла у меня авария с одним грубияном. Убери свет. — Подняв руку, я заслонил глаза.

Лукаш опустил фонарик, и я увидел, что он босиком.

— Простынешь, — с трудом выговорил я. — Трава мокрая, а…

Внезапно он решился.

— Пойдемте в дом, вы хоть умоетесь. Да не туда! — закричал он, когда я послушно двинулся, но почему-то в обратную сторону. — Сюда, идемте сюда. — Открыв калитку, он снова на миг осветил мое лицо. Я закрыл глаза. Лукаш протянул мне руку. Забыв, что это всего лишь маленький десятилетний мальчик, я оперся на него, едва не свалив с ног. Лукаш охнул, но удержался. Втащив меня в сад, ногой прихлопнул калитку.

— Замкни, — непослушным языком промямлил я.

Он поднял на меня глаза и молча послушался. Потом обнял меня за талию, и мы, оба пошатываясь, кое-как доплелись до крылечка. Не представляю, как ему удалось втащить меня в дом.

Стянув мой выпачканный грязью дождевик, он швырнул его в прихожую. Потом достал откуда-то черно-коричневый плед и набросил его на кресло. Схватил меня, качающегося посреди комнаты, как огородное пугало, и сунул в это кресло. Края пледа накинул мне на плечи. Постоял надо мной минутку. Лоб под выгоревшей на солнце прядью озабоченно наморщился. Подумав, стал снимать с меня ботинки.

Я пошевелил губами, но не мог выдавить ни единого звука.

Лукаш метнулся за дверь и вернулся с бутылкой и стаканом. Наполнил его до половины темно-желтой жидкостью и подал мне. Я выпил и зашипел от боли. В стакане, видимо, было какое-то едкое вещество. Взглянул на бутылку. Шотландское виски. С жадностью сделал большой глоток. По телу медленно разливалось тепло. Я попытался выпрямиться в кресле.

— Сидите, — поспешно остановил меня мальчик. — Если вам что-нибудь нужно — скажите.

— Зеркало, — попросил я.

Лукаш принес мне овальный кусочек в перламутровой рамочке, привыкший отражать личико какой-нибудь холеной дамы. То, что сейчас ухмылялось на меня, было рожей, от которой в ужасе сбежала бы любая женщина. Моя рука с зеркальцем упала на колени.

— Удивляюсь, как это ты меня впустил, — сказал я Лукашу. Теперь мне было ясно, почему каждое слово и каждый глоток вызывают у меня такую боль. Губы мои были разбиты и отекли.

Лукаш презрительно улыбнулся.

— Что я, девчонка, что ли? Если сможете удержаться на ногах, хорошо бы вам умыться. Или еще лучше выкупаться. — Он провел меня в ванную и подал огромный махровый халат. — Это Фрэнка, — заметил он. — Потом я смажу вас йодом и налеплю пластырь.

Нет, это был не ребенок. Это была мать, брат, самаритянин милосердный. Светловолосый ангел в красном комбинезоне, вкривь и вкось испещренном крикливыми надписями. А сам я казался себе потерпевшим аварию летчиком, о котором заботится его верный механик. Окажись Лукаш рядом со мной там, на шоссе, я бы в две минуты поменял все четыре покрышки, нарвав их на ближайшей сосне.