Современный чехословацкий детектив

На тумбочке под окном стояли две фотографии. На одной женщина в кружевной блузке, с ниткой жемчуга на увядшей шее показывала в улыбке все тридцать два зуба. И зубы, и жемчужины выглядели слишком великолепными для того, чтобы быть настоящими. Я знавал этот тип красавиц с жесткими чертами лица. В двадцать лет они изящны и упрямы, в тридцать — только упрямы. В сорок такая обратит вас в бегство одним взглядом. Когда-то в один-единственный свой шикарный отпуск, в здании аквариума в Дубровнике, мы наткнулись на целую экскурсию из таких вот «вечных» девушек. Моя жена совершенно растворилась среди них, хотя ей едва исполнилось тридцать, а им было, скорее всего, за семьдесят. У меня тогда возникло непреодолимое желание дополнить ими экспозицию — посадить их всех в тот же аквариум, к осьминогам и каким-то ракообразным, похоже, из третичного периода. Они, конечно же, были американки, тогда как женщина на фотографии, скорее всего, была бабушкой Лукаша.

Вторая — увеличенная моментальная фотография, сделанная первоклассным аппаратом. На фоне пейзажа с пустынной растительностью улыбались двое мужчин. Один — маленький и сухонький, другой — огромный и пузатый.

— Это кто? — ткнул я сосиской в сторону этой парочки.

— Фрэнк, тот, большой.

Он мог мне этого и не говорить. На мне был халат Фрэнка с подвернутыми несколько раз рукавами.

— А второй?

— Пан Эзехиаш. Это они в Мексике фотографировались.

У пана Эзехиаша было маленькое высохшее личико горного гнома, такое не слишком изменяют ни годы, ни даже смерть. Я и сам должен был его узнать. Второй, несмотря на свою могучую стать, выглядел отечным и больным.

— Как странно, что они были знакомы, — задумчиво пробормотал я.

— А что тут странного?

— Да нет, ничего особенного. Только то, что они встретились здесь на старости лет. Разве это не удивительный случай?

— Какой еще случай! — Лукаш запихал в рот последний кусок. — Пан Эзехиаш написал Ганке, не знает ли она какой-нибудь женщины, которая позаботилась бы о Фрэнке, когда он сюда приедет. Ганка сказала бабушке, и он приехал к нам. Бабушка его взяла, чтобы после него, когда он умрет, получать американскую пенсию. Все эти дедульки хотят умереть здесь, — с удивлением заметил Лукаш, без всякого пренебрежительного акцента на слове «дедульки», которым он окрестил стариков-возвращенцев.

— А что с ним? Почему он в психбольнице?

— Не знаю. У него какая-то нервная болезнь. Вообще-то он не псих. — Допив молоко, Лукаш собрал тарелки и поднялся. — Фрэнк, наверное, уже не вернется. Если бы пан Эзехиаш не умер, тогда бы… — Мальчик понес посуду в кухню.

— Тогда бы что?

— Так, ничего. — Лукаш нерешительно оглянулся на меня, потом с запинкой спросил: — Как вы думаете, что теперь будет со всеми этими вещами? С железной дорогой, машинками, самолетами?

— Понятия не имею. Наверное, достанутся родственникам.

— Ганке?

— Да. Если никого другого у него нет. И если не завещал кому-то определенно…

— Он говорил, что когда-нибудь все это будет мое, — горячо выпалил мальчик. — Он разрешал мне помогать, хвалил, что я ловкий. Как вы думаете, я не мог бы их получить?

— Вряд ли, — сочувственно ответил я. — Разве что он оставил завещание и там это записано.

— А как об этом узнать? — Веснушчатая мордашка прояснилась.

— Спроси у Ганки, — посоветовал я ему. — Но больших надежд не питай. Он ведь не собирался умирать. — Лукаш выглядел таким разочарованным, что мне стало его жалко. — Во всяком случае, попробуй. Вдруг она тебе что-нибудь и даст. Может, то, что ей самой не нужно.

Лукаш помрачнел, казалось, он напряженно прикидывает.

— Ганка — она что надо! Вот Томаш — тот жадюга! Тот бы свою собственную бабушку продал на базаре.

— Томаш?

— Ну да, ее муж. Вы его знаете?

Криво улыбнувшись, я невольно потрогал ухо. Лукаш был сообразительный ребенок. Этого ему оказалось достаточно.

— Так вы с ним подрались? — Глаза его загорелись.

— Да нет, даже не подрался.

— Он дуролом, — тоном знатока заявил Лукаш. — С ним нужно действовать как-нибудь умеючи. — Мальчик хихикнул. — Как Ольда.

— Ганкин брат?

— Ну да. Он однажды запер Томаша в гараже и оставил там до утра. Ганке пришлось искать слесаря. Ольда уехал в Прагу и ключ забрал с собой.

Судя по всему, премилая семейка.

— Этот Ольда, он что, спортсмен? — попытался я отгадать — надо же быть в курсе, что меня еще может ожидать.

— Да что вы! — Лукаш проделал несколько картинных па, как профессиональный танцовщик. — Он работает манекенщиком. В Доме моды везде развешаны его фотографии, я там был с бабушкой на прошлой неделе и видел. Зашибает кучу денег. — В голосе мальчика прозвучала зависть.

— Как это он справился с Томашем? — удивился я, наученный недавним опытом.

— Он его туда затащил, когда тот хлопнулся. У Томаша бывают припадки.

Мне вспомнились холодные рыбьи глаза с пристальным взглядом. Вот оно что! Эпилептик, скорее всего. Не просто комплекс неполноценности из-за красивой и легкомысленной жены, а ужасная болезнь. Хотя, какое мне дело? Боль от ударов, которые он мне нанес, от этого не уменьшилась. Но я все-таки почувствовал слабое удовлетворение.