Современный румынский детектив

— Матерью великого Шекспира.

— Извините, видимо, я ошибся номером.

— В таком случае обратитесь к господину Вольфгангу Шредеру. Отель «Интерконтиненталь», девятьсот девятнадцать.

Я вздрогнул.

— Ты уверен?

— Нет, конечно. Но это твой последний шанс. Он единственный из того списка пассажиров, кто еще не отбыл восвояси. Воистину это был гигантский труд. Почему ты с самого начала не предупредил, что в самолете летели одни иностранцы? Эй, где ты? Слышишь?

Я выдержал паузу, а потом заговорил вновь:

— Знаешь что? Ты никогда не сможешь передо мной выслужиться, так что не стоит задирать нос. То, о чем мы договорились во время последней встречи, остается в силе.

Прежде чем опустить трубку на рычаг, я услышал его удивленные восклицания:

— Алло! Алло! Куда девочек прислать?

Погасив сигарету, я набрал еще один номер и поднялся. В холле под зеркалом на новом металлическом брелоке висел ключ, который Серена отобрала у меня накануне.

Я вышел, с силой захлопнув дверь.

Глава X. Дело принимает серьезный оборот

Было жарко и душно. Девушка металась во сне, дрыгала ногами, а потом и вовсе раскрылась. Она лежала на животе, засунув руку под подушку, а другую вытянув вдоль тела, и время от времени толкала его ногой в бок.

Вспыхнувший свет настольной лампы заставил ее отвернуть голову. Но она не проснулась, лишь пробормотала что-то невнятное. Глядя на ее обнаженное тело, он подумал, что мало кому из женщин присуще чувство меры в таком деликатном вопросе, как демонстрация собственной наготы.

Вздохнув, он принялся на ощупь искать тапочки — сон еще не окончательно слетел с него. В последнее время ему везло на крайности — попадались лишь сверхцеломудренные особы, предпочитавшие заниматься любовью, не снимая пальто, либо нудистки, которые, едва войдя в квартиру, ощущали настоятельную потребность прикрыть наготу всего лишь ожерельем на шее. Единственная женщина, обладавшая, по его мнению, чувством меры, — жена — ушла от него два года назад.

Он выключил свет и перешел в кухню. Залпом выпил полбутылки молока. Натягивая тренировочный костюм, он вспомнил, каким удивленным, полным восхищения взглядом смотрела на него жена в первые годы их совместной жизни. Подав ему вещи, она прислонялась спиной к двери и, скрестив на груди руки, с улыбкой наблюдала за его утренними сборами.

Он надел шапочку с кисточкой — нравилось, когда что-то щекочет шею, — и вышел на лестницу, осторожно, на цыпочках спустился вниз.

На улице было темно и холодно. Низкие свинцовые тучи заволокли небо. Морозный воздух обжигал губы. Откуда-то из черноты двора появилась бродячая собака и стала вертеться вокруг, виляя хвостом. Он ласково провел рукой по грязной желтой шерсти и сунул ей кусочек сахара. Прежде чем съесть лакомство, собака тщательно обнюхала его.

Сделав легкую разминку — прыжки на месте и махи руками, — он нехотя побежал. По мере того как мышцы и суставы разогревались, набирал скорость. Он питал отвращение к этому бегу, которым занимался уже долгие годы, с самого детства, и был сыт им по горло. Он ненавидел ноги, несущие помимо воли большое тело, день ото дня наполнявшееся усталостью и скукой.

Аллеи парка Чишмиджиу были безлюдны. Фонари отбрасывали белый холодный свет. Деревья тянули к небу обледенелые ветки. За ними слышался невнятный, словно эхом отскакивающий от ледяных стен шум пробуждающегося города. На ступеньках, ведущих к улице Штирба-Водэ, он разогнался, потерял равновесие и упал. Но, поднявшись, побежал с еще большей скоростью.

Когда-то и жена пыталась бегать с ним, но не смогла приноровиться к его темпу и ограничилась зарядкой в квартире. Он привык, что они встают одновременно, и поэтому был очень рассержен, когда однажды утром она спокойно заявила, что хочет поваляться. Она произнесла это тоном, не допускающим возражений, и ему самому пришлось собираться и тыкаться в поисках вещей, которые обычно подсовывали ему под нос.

Он бежал, размышляя о том, что произошло, а вернувшись, с удивлением обнаружил, что она так и не встала с постели. Он справился о ее самочувствии и в ответ услыхал, что она здорова, просто у нее нет настроения, а главное, она просит оставить ее в покое. Он пожал плечами и отправился в душ, а она продолжала лежать и курить. Когда он снова поинтересовался, что случилось, жена долго молчала, странно поглядьюая на него — так мог смотреть соскучившийся по человеческому мясу Пятница на Робинзона Крузо, — а потом внезапно заявила, что решила с ним расстаться.

Он уселся рядом с ней на краешке кровати, охваченный противоречивыми чувствами — одновременным ощущением свободы и грубого обмана. Поймал ее руки в свои и молча ждал, пока она наконец объяснит, что стряслось.