Мне нужна была хоть небольшая разрядка, поэтому я спросил:
— Как дела?
— По-всякому, — скривился он. — Клиентура теперь не та, что прежде.
— Теперь все не так, как прежде! — подсыпал я соли ему на рану.
— Вот именно! — вздохнул он. — Этот город протухает все сильнее, вонь невыносимая. Боишься уже цветочек сорвать. Честность и бдительность стали всеобщим девизом. Что поделаешь, тяжелые времена!
В его глазах читалась ностальгия по прежнему воровскому раздолью. Крутившаяся вокруг пальца цепочка издавала легкое гусиное шипение.
— А как поживает твоя любовница?
— День ото дня она обходится мне все дороже, — с отвращением сказал он и цыкнул зубом. — Скоро мне придется греться на солнышке, иначе я не сведу концы с концами, — заключил он, покачивая головой и выдвигая нижнюю челюсть.
Он был великолепным актером и до такой степени пропитался соусом а-ля Тартюф, что никто не сумел бы его разоблачить. Он поднес ко рту бокал, который официант наполнил наполовину вином, наполовину подобострастием.
— Желаю счастья!
— Здравия! — пожелал я самому себе, вспомнив обо всем, что пришлось перенести.
Желтоватые белки глаз изъеденного временем мастера по социальным реактивам заблестели:
— Именно так, здравия! Настало время сесть в машину и сказать «адью» этому сброду. Надо же, какие безобразные знаки остаются на лице, если пользуешься общественным транспортом! — Он опорожнил бокал. — Купить, что ли, золота?
Я перевел взгляд с двери на окно. Солнце начинало тускнеть, как плесенью, его покрывали приплывшие откуда-то комковатые, сизо-грязные тучи. Я вспомнил о Серене, и меня затопила волна блаженства.
— Пока еще можно жить за счет чужой глупости! — философствовал мой сотрапезник, — Однако особенно не разживешься. Если и найдешь фрайера на роль пайщика, то его деньги, большие ли, малые, все труднее пускать в оборот…
Я посмотрел ему прямо в глаза и спросил:
Знаешь ли ты какого-нибудь большого любителя подводной охоты?
Он не моргнул. Цепочка с шипением стала раскручиваться в другую сторону.
— Ты что, забыл? Я совершенно равнодушен к спорту. А почему ты спрашиваешь?
Пожав плечами, я собрался задать второй вопрос, когда в зал вошел нью Пинкертон. Нюх меня не обманывал: как ни старался он вести себя непринужденно, от него за километр несло шпиком. Это был блондин соловой масти, разодетый по моде Дикого Запада. Он развалился за столиком недалеко от входа и начал откровенно оглядывать зал, давая понять, что разыскивает знакомых. На миг наши взгляды встретились. Взор доброжелательный и безмятежный, похвалил я его, но зачем так опережать события? Ладно, сначала пусть им займутся официанты, тем более что один из них уже засуетился.
Парандэрэт, тертый калач, как бы случайно повернулся в ту сторону, куда я смотрел, и пропел козлетоном:
— Ну и ну, какой дождик идет за тобой по пятам, братец мой! Даже смотреть больше не хочется! — Он закрыл лицо растопыренными пальцами, и его перстни засверкали, отражая красный шелк гардин, которые только что задернул помощник официанта. — Что за напасть на нас свалилась!
Да, он был талантливым актером. Перестав обращать на него внимание, я занялся яствами. Ел молча, размышляя о только что сделанном открытии. Я пришел к выводу, что самым доходным видом косоглазия является расходящееся, которое встречается у зубных врачей и официантов, ведь только им удается одновременно заглядывать тебе в рот и в кошелек.
Когда подали кофе, я вновь приступил к делу.
— Накатай мне имена толстосумов, которые занимаются филателией.
— Из наших? — Да.
Он подумал, ковыряясь в зубах, закурил, и вместе с дымом изо рта у него вылетело несколько имен, а среди них и то, которое меня интересовало.
Не давая ему опомниться, я спросил:
— А кто из твоих приятелей заинтересовался марками в последнее время?
— Кроме тебя, у меня нет ни одного приятеля! — проскулил он, прижимая руку к сердцу.
Не дав ему развернуть во всем великолепии свой лицедейский реквизит, я рявкнул:
— Имена!
Однако Парандэрэт не обратил внимания на мой окрик, считая себя хозяином положения.
— И тех, кто сидит в санатории? — решил пошутить он.
— Нет. Пускай себе отдыхают. В деле, о котором идет речь, они участвовать не могли.
Полагая, что настал момент прибегнуть к уверткам, он хрюкнул:
— У меня есть такие карточки! Чудо! — он поцеловал себе кончики пальцев. — Девушки — одна к одной! Тебе тоже надо купить хоть один комплект.
Я перехватил на лету его указательный палец вместе с цепочкой, которая вращалась, как маленький пропеллер, и отогнул его почти перпендикулярно ладони, до предела растянув ему мышцы. Казалось, он вот-вот перекувырнется. От боли он запищал, как мышь.
— Идиот! — сказал я тихо. — Я столько лет жду, что ты заплатишь мне долги, а ты придуриваешься! Если б ты выплатил хотя бы только проценты, и тогда я жил бы по-царски!
С омерзением отпустив его взмокший палец, я подумал, что надо бы продезинфицировать руки.