— Возможно, но не мне. Ты находился за сотню километров отсюда? Это вранье! Ты был в нескольких сантиметрах от меня и собирался разложить меня на составные части. Я и в самом деле здорово наследил, поэтому ты спокойно мог приписать мне
убийство твоей жены. Благодаря своему алиби, которое, признаться, было здорово сварганено, ты чувствовал себя в безопасности. Но только алиби любого преступника никогда не бывает безупречным.
— Ты рассказываешь историю, совершенно мне незнакомую, что-то путаешь. Давай все же вызовем милицию, и она поможет нам во всем разобраться.
Его бессмысленная болтовня утомила меня, и я закурил. Стало жарко. Хозяин не предложил мне раздеться, а я по некоторым соображениям не стал набиваться на приглашение.
Я не сводил глаз с его искаженного ненавистью лица.
— Почему я не хочу, чтобы сюда нагрянула милиция? Да потому, что я такой же прохвост, как и ты! Легавые схватят нас обоих, не разбираясь, в чем дело, а меня это совсем не устраивает. По крайней мере пока я не разложу весь пасьянс. Я предлагаю держаться как можно дальше от милиции, а добычу получит тот, кто сильнее. Тебе не кажется, что это будет справедливо?
Он откинулся на спинку кресла и, чтобы выиграть время, начал заговаривать мне зубы:
— Предположим, только на секунду предположим, — уточнил он, как человек в высшей степени меркантильный, — что убийца и в самом деле я. Хотя убивать мне резона не было — преступление не сулило никаких барышей. Справедливо ли делиться с тобой тем, что по праву принадлежит мне одному?
— Но ведь ты нагадил без стыда и совести там, где запрещено, — обрушился я на него, — А меня хочешь заставить одновременно и убирать, и штраф платить. Я даже согласен на первое. Это позорно и унизительно, и все же в силу сложившихся обстоятельств я иду на это. Но я не выдам тебя милиции, ибо тогда ты предстанешь перед обычным, гуманным судом. Ты же заслуживаешь жестокой кары и получишь ее сполна, поскольку существует высший суд — суд совести. И когда ты попадешь в ее когтистые лапы, вот тогда так завоешь, что сам в петлю полезешь.
— Ты упорно приписываешь мне это преступление. У тебя что, есть доказательства? Да не убивал я никого!
— Ты совершил преступление и ловко подставил милиции другого человека. Все приняли твою игру — поверили, что убийца действительно я. Ты великолепно претворил в жизнь свой замысел, однако допустил маленькую ошибочку. Вряд ли кто-нибудь смог ее обнаружить, но ведь я специально искал ее. Зачем? Я был уверен, что она существует, но только не там, где ищет милиция. Никто, кроме меня, не пожелал усложнять себе жизнь, с тех пор как был найден удобный для всех убийца твоей жены. Каким образом я пришел к выводу, что преступник — не кто иной, как ты? Да очень просто. Во — первых, только мне было доподлинно известно, что я не убийца. А во — вторых, я не сомневался в том, что невозможно совершить "идеальное" преступление — всегда какой-нибудь просчет выплывает. Обнаружив этот просчет, я и понял, что преступление совершил именно ты, хотя, по правде сказать, поначалу подозревал совсем другого человека.
Он смотрел на меня, снисходительно улыбаясь. Необходимость держать под контролем все его движения раздражала, а вещи в комнате отвлекали внимание. Характер владельца наложил отпечаток на всю обстановку — она красноречиво свидетельствовала о том, что для Аркадие Манафу порядок, равно как и честь, были весьма обременительны. Затянувшись, я продолжил свои размышления вслух:
— Ты исходил из предпосылки, что никому и в голову не придет подвергнуть сомнению твое алиби. Любой, кто вздумал бы заподозрить тебя, неизбежно столкнулся бы с тем, что на профессиональном языке называется" невозможность совершения преступления ввиду отсутствия времени".
Он перевел дух и даже слегка улыбнулся:
— Теперь ясно. Однако учти, у меня есть доказательства, что в Яссы я приехал тем же поездом, на котором выехал из Бухареста. И у меня нет брата — близнеца. Выходит, ты где-то здорово просчитался. Совсем не я совершил это преступление. Ты и сам признаешь, что у меня просто не было возможности…
— Да нет, то-то и оно, что была, — вздохнул я. — Это только с первого взгляда кажется, что не было.
— Хотелось бы узнать, — встрепенулся он, — как же мне это удалось? Расскажи, а я послушаю. Хм, я весь — внимание! Ты хотя бы умеешь интересно рассказывать? Смотри, а то засну…
Он вытянулся в кресле и зевнул. Что ни говори, а подавленным его никак нельзя было назвать, Я просто сгорал от любопытства, не в силах разгадать причину его невозмутимости.