Современный румынский детектив

Дикого Запада. Он развалился за столиком недалеко от входа и начал откровенно оглядывать зал, давая понять, что разыскивает знакомых. На миг наши взгляды встретились. Взор доброжелательный и безмятежный, похвалил я его, но зачем так опережать события? Ладно, сначала пусть им займутся официанты, тем более что один из них уже засуетился.

Парандэрэт, тертый калач, как бы случайно повернулся в ту сторону, куда я смотрел, и пропел козлетоном:

— Ну и ну, какой дождик идет за тобой по пятам, братец мой! Даже смотреть больше не хочется! — Он закрыл лицо растопыренными пальцами, и его перстни засверкали, отражая красный шелк гардин, которые только что задернул помощник официанта. — Что за напасть на нас свалилась!

Да, он был талантливым актером. Перестав обращать на него внимание, я занялся яствами. Ел молча, размышляя о только что сделанном открытии. Я пришел к выводу, что самым доходным видом косоглазия является расходящееся, которое встречается у зубных врачей и официантов, ведь только им удается одновременно заглядывать тебе в рот и в кошелек.

Когда подали кофе, я вновь приступил к делу,

— Накатай мне имена толстосумов, которые занимаются филателией.

— Из наших? — Да.

Он подумал, ковыряясь в зубах, закурил, и вместе с дымом изо рта у него вылетело несколько имен, а среди них и то, которое меня интересовало.

Не давая ему опомниться, я спросил:

— А кто из твоих приятелей заинтересовался марками в последнее время?

— Кроме тебя, у меня нет ни одного приятеля! — проскулил он, прижимая руку к сердцу.

Не дав ему развернуть во всем великолепии свой лицедейский реквизит, я рявкнул:

— Имена!

Однако Парандэрэт не обратил внимания на мой окрик, считая себя хозяином положения.

— И тех, кто сидит в санатории? — решил пошутить он.

— Нет. Пускай себе отдыхают. В деле, о котором идет речь, они участвовать не могли.

Полагая, что настал момент прибегнуть к уверткам, он хрюкнул:

— У меня есть такие карточки! Чудо! — он поцеловал себе кончики пальцев. — Девушки — одна к одной! Тебе тоже надо купить хоть один комплект.

Я перехватил на лету его указательный палец вместе с цепочкой, которая вращалась, как маленький пропеллер, и отогнул его почти перпендикулярно ладони, до предела растянув ему мышцы. Казалось, он вот — вот перекувырнется. От боли он запищал, как мышь.

— Идиот! — сказал я тихо. — Я столько лет жду, что ты заплатишь мне долги, а ты придуриваешься! Если б ты выплатил хотя бы только проценты, и тогда я жил бы по — царски!

С омерзением отпустив его взмокший палец, я подумал, что надо бы продезинфицировать руки.

— А у тебя есть моя расписка? — глумливо проблеял он, тотчас вернув себе утраченное было, немного помятое достоинство и собираясь разыграть твердость характера — дать мне по морде, — что читалось в его глазах.

— Когда ты учил меня красть, я плюнул тебе в лицо, но я был слишком молод, чтобы заставить тебя выдавать мне расписки!

— Но раз ты научился предъявлять претензии, — брезгливо выдавил он, — то этим обязан мне! — И тут же вошел в любимую роль: — Неужели ты, сопляк, да вдобавок по уши в дерьме, воображаешь, что я забыл дни, когда вы подыхали с голоду и у вас не было ни гроша за душой? Да и после ты оказался таким лопухом, что вздумал жениться на ней! Кто тебя приютил, кто тебя кормил — поил, кто тебя одел — обул, кто?

Так могло продолжаться весь вечер. Я поднес к губам палец:

— Ш — ш–ш!

От негодования у него глаза вылезли из орбит. Он набрал в легкие побольше воздуха, зажмурился и приготовился еще что-то изречь.

— Цыц! То, что ты подтолкнул меня к дверям тюрьмы, ладно… И где бы я ни пытался стать человеком, из-за тебя, клейменного каленым железом, внушал всем такие подозрения, что до сих пор с души воротит, — ладно!.. И что я уже сам перестал себе верить, а другие и подавно, — шут с ним! Но того, что ты изнасиловал мою жену и заставил меня всю жизнь мучиться вопросом, чей это ребенок, которого она родила, я тебе не прощу никогда!

Парандэрэт окаменел от изумления. Он и не подозревал, что я об этом знаю, что знал все долгие годы, когда каждый день страстно мечтал его убить. Но мог ли я убить отца единственного любимого существа на свете? Мог ли я его убить, даже если и не сомневался в том, что он загубил мою жизнь? Разумеется, нет!

Выглядел он жалко. Оказавшись на моем месте, он убил бы меня как бешеную собаку. И теперь он до смерти боялся, что я поступлю именно так. Он думал, я только сейчас все узнал. Животный страх на лице Парандэрэта внушал мне отвращение, и я отвел глаза.

Соловый блондин завязал беседу с дамой. Моего присутствия он демонстративно не замечал. Великий маэстро румынского эпического жанра удалился со свитой общественных осведомителей, клепавших велеречивые доносы на его талант.

Я закурил сигарету и отхлебнул глоток остывшего кофе. При других обстоятельствах ни за что не обратился бы к этому отбросу общества, но, хоть мне и трудно было это признать, я пока нуждался и в нем, и в его связях с преступным миром Бухареста.

Я протянул ему ручку и лист бумаги,

— Будь добр, напиши. имена, которые меня интересуют.