Современный румынский детектив

В условленном месте я нашел машину Парандэрэта — аккуратный, тщательно ухоженный" таунус". Я был в одном костюме — дубленка осталась в гардеробе, — и мороз прохватил меня до костей. За два часа температура настолько понизилась, что я забеспокоился: неужели наступил новый ледниковый период?

Я открыл дверцу и уселся за руль. Подув на руки, повернул ключ зажигания. От мысли, что новая дубленка появится у меня не скоро, стало еще холодней. Улица была пустынна. Только я собрался нажать на акселератор, как кто-то похлопал меня сзади по плечу. Я обернулся, и в тот момент, когда облокотился правой рукой на спинку сиденья, стальной браслет по — змеиному обвил мне запястье.

— С этой минуты считай себя арестованным! — прокаркал приглушенный голос.

Я зажег свет. Вытаращенные глаза на каменном лице, и при этом самодовольная развязность от сознания, что обставил меня. Он был похож на известного литературного героя, который чесал свою деревянную ногу.

— Я и не представлял, какие вы набитые дураки. Зачем вы вздумали меня арестовать? Кому это поможет? — горько улыбаясь, спросил я.

Он жестом показал, чтобы я не усложнял своего положения. Я погасил свет, а он приказал мне обычным в таких ситуациях тоном:

— Поехали!

— Да, сэр! — рявкнул я. — Куда?

— Проспект Виктории…

Он не успел назвать номер дома. Я сидел повернувшись к нему, и связывавшая нас пуповина оказалась более чем кстати. Схватив его правой рукой за горло, а левой — за затылок, я напрягся и опрокинул его на переднее сиденье, как в младенчестве вертела его матушка. Он завис в неудобной позе: голова почти достает до пола, а ноги упираются в потолок. Я рывком включил сцепление, колеса жалобно взвизгнули, нарушив сонную тишину, и я медленно, как на прогулку, поехал к Снагову.

Конечно, если бы у него появилась свобода движения, он переломал бы мне кости. Однако он не мог ничего со мной сделать, понимая, что при такой расстановке сил я способен на большие глупости. Левая рука у меня была свободна, но правая начинала неметь. Хотя обе руки лежали на руле, вел я машину в основном левой, помогая себе коленями. Несколько сантиметров цепочки мешали нам обоим. При каждом резком движении — а он время от времени дергался — закраины наручников впивались мне в запястье. Ему-то что за печаль, даже если наручники покорежатся.

Он устроился поудобнее, надвинул на глаза шляпу и пробормотал:

— Послушай, не забудь меня разбудить, когда прибудем на место.

— Уез! — рявкнул я, удивляясь замашкам голливудского ковбоя, которыми он щеголял.

Я бы с удовольствием покурил, но не было возможности. Тогда я включил радио. Какой-то макаронник заливался на средних волнах. Очередность: прости меня, поцелуй меня и прощай, потому что я тебя люблю, — была по меньшей мере смешна, хотя и отражала мужскую логику. Браво, макаронник!

Я ехал на пределе дозволенной скорости и все же, решив наплевать на запреты, нажал на акселератор до упора. Легкая вибрация мотора и упругая податливость педали напомнили вдруг, как в детстве мне ставили клизму.

— Послушай, парень, как ты до меня добрался? — спросил я. Никакого ответа. Он висел, как стираные джинсы на веревке. — Эй ты, соль земли!..

— Молчать! — прорычал он.

Однако я вовсе не собирался молчать. Мне было необходимо с ним поговорить, и, кроме того, во мне проснулся спортивный интерес. Поэтому я опять спросил:

— С каких это пор у защитников нашего передового общества вошло в моду публично демонстрировать свои симпатии дамам, оказывающим платные услуги?

Он шевельнулся. Кажется, я кольнул в нужное место. Тем не менее ничего не ответил. Впечатление было такое, что он витал в облаках. Это его право! Все мы мечтаем. И богатые, и бедные, и правые, и виноватые… Главное, чтобы каждый знал длину своего носа, или, как сейчас говорят, необходимый оптимум.

Я выключил радио: оно отвлекало внимание.

— Ты не чувствуешь потребности побеседовать, не так ли?

Щелчком он поднял поля шляпы и бросил на меня презрительно — холодный взгляд.

— Эта особа была иностранка, — все же соизволил проговорить он.

Я присвистнул от восторга,

— Почему иностранка?

Он молчал. Ишь ты, открыл три раза рот — и готов, утомился! Я снова взялся за него, тема мне нравилась, но он выпрямился, насколько позволяла цепь, и флегматично щелкнул челюстями:

— Заткни глотку! Ты действуешь мне на нервы.

— Я насадил на булавку маленького червячка, и мне интересно знать, в чем меня обвиняют.

— Заткнись!

Я вышел из терпения и дернул за цепь.

— Слушай, легавый, ты тоже действуешь мне на нервы! Зря суетишься, все равно не сможешь вонзить в меня свои вонючие зубы!

Он молча выслушал мое выступление. Порывшись единственной свободной рукой в карманах меховой куртки, он вытащил и закурил сигарету. Довольно долго он не произносил ни слова, казалось, забыв о моем существовании, поэтому я удивился, когда вдруг услышал:

— Думаю, что я шлепнул бы тебя с огромным у довольствием! Ну и хлыщ! Наглый, самоуверенный, да еще в ковбойской шляпе. Настоящее пугало!