Современный сонник

— Идите спать. Уже поздно, — сказал Юзеф Царь. — Оставьте злобу за порогом. Спокойной ночи.

Он повернулся и ушел.

Еще некоторое время мы молча стояли на тех же местах, где он нас оставил. Партизан бессмысленно тер протез о широкие брюки, стянутые у щиколоток. Граф Пац все еще смотрел на ужасный сгусток крови, сержант Глувко не мог справиться с донимавшей его неприятной мыслью.

— Мерси, — сказал он под конец и ушел, но мы знали, что он остановился на каменных ступеньках крыльца и прислушивается к звукам ночи. Следом за ним двинулся граф, а потом партизан нетвердой походкой выкатился в сени.

— Я пойду огородами, — услышал я голос сержанта. — Я, прошу прощения, не хочу с детьми встречаться.

Потом он возился у забора, видимо, отдирал штакетник.

— Что ты здесь делаешь? Чего ждешь? — спрашивал он кого-то, невидимого в темноте ночи.

Пани Мальвина беспомощно покачала головой и, как-то чудно взмахивая руками, стала извлекать брата из ящика.

Я прошел в свою комнату; в ней что-то изменилось. Зеркало было мертвое, на стене не лежал, как обычно, тоненький треугольник лунного света, расплывающийся контур окна едва заметно выделялся на черном фоне стены.

Идет партизанский народВ темноте, мимо замерших хат,Лишь блеснет за окном милый взгляд,Да алый поманит рот.

Это пел партизан. Его голос постепенно затихал в ночи. Я вышел на веранду. Возле дома никого уже не было. Я почувствовал холодок в пальцах и поднес их ко рту; они были еще мокрые от водки. С минутку я подержал их на уровне глаз, пока не сообразил, что ветер нетерпеливыми рывками залетает в сад.

— Почему он сказал, что ночь будет странная? — спросил я себя и вышел на улицу. Безотчетно я направился к железной дороге: она встретила меня волною звуков на высокой ноте. Только это были не сверчки. Играли обвислые провода новой телеграфной линии.

Я шел, часто спотыкаясь, а навстречу мне плыл мощный шум, напоминавший голос далекого моря. Я миновал пустой дом, где с металлическим лязгом стучала о ставни незакрепленная скоба.

— Кто-то идет за мною следом, — сказал я.

Впереди виднелся светлый прямоугольник их окна, и только при сильных порывах ветра растрепанные, черные кусты сирени заслоняли его от меня.

— Он был прав, — подумал я. — Я слишком много вижу, слишком много слышу.

Свет в их окошке почему-то причинял мне боль. Какое-то мгновение я с трудом сдерживался, чтобы не подойти и не постучать в холодное стекло, как некогда я не раз поступал в других случаях и по другим поводам. Свет в окне человеческого дома будет преследовать меня до конца дней.

Я не постучал и пошел к реке. На том берегу, значительно левее, покачивался электрический фонарь над строительной площадкой. Теперь-то я уже знал, что это шумит лес, густая чаща Солецкого бора, что ей принадлежит этот мощный голос.

Я очень долго слушал.

— Нет. Это ночь так разговаривает, — успокоил я себя.

Я нашел на берегу то место, где мы сидели с Юстиной. Сола терпеливо катила свои воды по руслу, забитому водорослями и мхом. Она была немая, ее голос не присоединялся к растущему шуму пробуждающегося леса.

Я присел на песчаной косе и погрузил пальцы в теплую массу песка, как в собачью шерсть. Мне очень захотелось найти тот пошлый цветок, который осенял нашу встречу.

Я полз на четвереньках, ощупывая пронзительно холодную, клейкую землю. И вдруг я разглядел за сеткой веток три неподвижные фигуры, пригнувшиеся, как сломанные бурей стволы деревьев.

Я кое-как поднялся, с трудом удерживая равновесие. Алкоголь разгорячил мой пульс, он стучал, как при лихорадке.

— Кто там? — громко спросил я.

Мне показалось, что одна из теней изогнулась, как нетопырь, готовящийся к полету.

— Кто там?

В тот же миг меня ослепил широкий веер огня, и одновременно со звуком выстрела я упал в реку.

Борясь с водорослями, облепившими мои ноги, я отчаянно пробивался к противоположному берегу. В меня стреляли из обреза: вот откуда такой огонь и прерывистая детонация, вот почему такой неточный прицел.

Хватаясь за корни деревьев, я взобрался на крутой обрыв. Здесь, едва дыша, я присел отдохнуть в кустах.

Сола заклокотала, ее неритмичные всплески указывали, что где-то здесь течение наталкивается на препятствие, которого раньше не было. Я был убежден, что слышу, как не известные мне люди тихо о чем-то совещаются. Я вгрызался слухом в темноту: кто-то переправлялся через реку, кто-то, наверное, шел вброд по воде.

Я стал подниматься по отлогому склону дубравы. Сколько же раз в жизни лес давал мне убежище. Я цеплялся за сухие, тонкие стебли травы. Наверху я остановился.

Внизу подо мной недружелюбно шумела ночь. Большая шишка покатилась по откосу, подскакивая в папоротниках, как заяц. Мои преследователи шли за мною. Вероятно теперь они вместе со мною слушают, как шишка падает в реку.

Я побежал вперед, вытянув руки, как щупальца. Я стукался о деревья, все глубже погружаясь в нарастающий шум бора.