Созидательный реванш. Сборник интервью

— У вас странное положение в современной драматургии. С одной стороны, вы сегодня один из самых востребованных драматургов. Только в Москве идет шесть постановок, и вот скоро будет премьера седьмого спектакля. Нет ни одного современного автора, чтобы было столько спектаклей. Но если почитать критиков — то вас как бы и нет… Почему?

— Потому что мои пьесы — живое отрицание модной идеологемы, что, мол, социально-нравственный театр умер, настало время лаборатории и эксперимента, большие залы может собрать только Куни… Мол, нынешняя драматургия — это дело камерное, в зале должно быть пятьдесят человек, и не больше. В этой ситуации я получаюсь невольным нарушителем негласной конвенции, ибо судьба моих пьес показывает: если вы не умеете написать такую пьесу, чтобы в зале собирались сотни зрителей, то это ваша проблема и не надо объявлять пустые залы тенденцией, сваливая вину на зрителя. Зритель у нас хороший, он гораздо лучше драматургов. Нет, это не тенденция, а ваши личные профессиональные проблемы. Мои пьесы, которые идут от Калининграда до Владивостока, собирают полные залы, играются несколько раз в месяц и дают сборы. А ведь это надо как-то объяснить, вписать в теорию театра для немногих? Но тогда придется признать: большинство модных драматургов просто элементарно не владеют профессией. Проще обозвать меня «Сафроновым» и забыть о моем существовании… Впрочем, нет, не забыть… Режиссеры областных театров мне рассказывали, как из Москвы им звонили золотомасочные авторитеты и рекомендовали не ставить этого нарушителя конвенции, этого Полякова… Он, дескать, неуправляемый человек, лучше поставить каких-нибудь братьев, или там сестер…

— А как вы оцениваете идею перевести театр на самоокупаемость и приравнять его к сфере обслуживания?

— Театр на самоокупаемости — это бред! Это как самоокучиваемость картошки. Но театр виноват в этом сам. Я уже говорил о том, что он обуржуазился. Заметьте, у нас есть театры в Москве (например, имени Маяковского), в афишах которых нет ни одной современной пьесы. Где это видано, чтобы русский репертуарный театр не ставил современников? Зрители когда-то шли смотреть Чехова, Островского, Горького, Булгакова, Розова, Зорина, Володина, Вампилова, Гельмана — своих современников… А сейчас руководители театров чувствуют себя рантье. Им дали на кормление театр, зачем нервировать Кремль, говорить о нищете духа и плоти, о том социальном кошмаре, который творится в стране… В современном театре, конечно, кошмаров достаточно. Но это кошмар не из жизни, а из интертекстуальной пробирки. А еще проще переодеть Треплева и Аркадину в современный прикид. Новаторство, однако! Театр ведет себя как лакей, он боится говорить с властью на равных, к нему и относятся как к обслуге. Это неправильно, театр и литература всегда говорили гораздо больше, чем можно. И это было предметом доблести. Сейчас же смелых пьес боятся.

— Я смотрю, вы с ностальгией относитесь к советским временам?

— Я не так давно по телевидению видел беседу режиссеров Бондарчука и Звягинцева. Звягинцев эдак и говорит: «Вот при советской власти были, конечно, таланты. Но, для того чтобы состояться, надо было кого-то предать, либо сподличать». Напротив него сидит Бондарчук и лысо кивает. Мне захотелось спросить: «Что ж ты киваешь, Федор? Кого предал твой папа, кому изменил?» Если человек способен предать, он предавал. И к искусству это не имело ни малейшего отношения! А о том, что и сегодня в искусство заходят порой с заднего входа, Звягинцеву известно не хуже моего. Я считаю, в смысле гражданской смелости, в смысле верности настоящим либеральным ценностям, советские режиссеры были гораздо смелее, и это при более суровом режиме. Анатолий Эфрос кончил инфарктом. Евгений Габрилович серьезно заболел, когда в 87-м на Мосфильме закрыли наш с ним сценарий, прогнозирующий предстоящий крах Перестройки. А сейчас? Чем грозит режиссеру фильм наподобие «Возвращения»? Ничем. Разве что премией из рук сочувствующего председателя жюри. Посмотрите, сейчас наши драматурги почти не пишут сатиру. «День выборов» не в счет — это талантливый капустник. Даже в самые тяжелые годы, когда можно было загреметь по полной программе, была сатира и какая — Булгаков, Эрдман, Катаев, Зощенко… Странно, правда? Ведь сейчас за сатиру не посадят, просто не возьмут спектакль в фестивальную программу. Но сегодня драматурги страшатся не угодить «Золотой маске» больше, чем их предшественники боялись угодить в ГУЛАГ!