Созидательный реванш. Сборник интервью

В реальности бывает и так, что тебя переоценивают. А это — большое испытание для писателя. Не все его выдерживают. Слабеют пружины механизма самосовершенствования. Некоторые просто деградируют. Уже ленятся писать, а надиктовывают текст. Признаюсь: для внутреннего развития лучше, чтобы тебя чуть недооценивали. Приходится тогда работать на пределе возможностей, как эмигрант в чужой стране, писать так, чтобы режиссер не просто взял, а вцепился бы в твою пьесу.

Так было в Театре сатиры при постановке спектакля «Хомо эректус», когда часть актеров отказалась играть из-за того, что пьеса-де противоречит либеральным традициям театра. На это Ширвиндт возразил: «Но ходить будут именно на нее!» Актеры написали гневное письмо худруку…

— А потом разделили с вами успех…

— Спектакль пошел на аншлагах, и сразу забылись все недоразумения, когда актеры получили вкусные современные роли. Сегодня есть спрос на хорошо сделанную пьесу, с сюжетом, характерами, репризами. Ведь у нас в театре утрачена культура реприз.

— «Хомо эректус». Как вы умеете заманивать зрителя эротической приманкой! Изящно обманывать, играть со смыслами — это особое искусство?

— Название «Хомо эректус» переводится как «человек прямоходящий», хотя ассоциации возникают фривольные. Так и задумано. Мне нравится игра со словом. Эротизм — это тоже форма свободы. А вот порнография — это уже клетка, вроде наркозависимости. Недавно я посмотрел спектакль «Жизнь удалась» в театре «Практика», где текст на девяносто процентов состоит из матерщины. И подумал: русский язык настолько богат, что совсем не надо прибегать к помощи ненормативной лексики. Это от беспомощности. Ведь общество устанавливает табу не просто так, а спасаясь от хаоса. Выпускать джинна из бутылки очень опасно. Характерно, что спектакль получил «Золотую маску». Меня огорчает то, что люди, которые рулят театральным процессом, тот же А. Смелянский, сознательно выступают как разрушители культуры. Чтобы продолжить традиции, нужен талант, а чтобы разрушить, достаточно нахальства.

— Ваши комедии в основном сатирические — «Женщины без границ», «Левая грудь Афродиты», «Хомо эректус». Не устаревает ли сатира?

— Островский писал о Замоскворечье, о купцах и промышленниках. Но почему-то его ставят чаще, чем дерзких авторов «Новой драмы». Дайте характеры! Дайте эпоху! Дайте сюжет! На спектакли должны ходить зрители, а не родственники и театральные критики. У меня только в Москве идет шесть пьес. «Козленка в молоке» сыграли более пятисот раз… А на «Одноклассников», поставленных Борисом Морозовым в театре Российской армии, билеты у метро спрашивают. Можете проверить!

— Какие-то типажи сходят с арены, а какие-то появляются. Ушел типаж диссидента, пришел социально-психологический тип олигарха…

— Меняется только внешний ярлык. Диссидент — типаж на все времена. Это особый вывих психики. Поместите его в рай, и он скривится: «Тошно. Кущи. Ангелы лишены избирательного права!»

— В девяностые драматургию захлестнула волна чернухи. Очевидно, мрачные истории людей на дне жизни — это имитация трагедии?

— В девяностые годы был грантовый пессимизм, взлелеянный Соросом, «Букером» и «Золотой маской». Когда при советской власти царил госзаказ на оптимизм в драматургии, это выглядело противно, но хотя бы понятно. А тут массовый призыв мизантропов в искусство. Зачем? А попробуйте-ка с депрессивным народом страну из кризиса выволочь!

— Сейчас писатели быстро реагируют на спрос. Если театры или издательства заказывают, то сразу стараются выдать продукцию…

— Я не могу похвастаться тем, что много пишу, хотя такое впечатление создается. Это из-за того, что мои книги издаются и переиздаются, а мои пьесы везде ставятся. Я сейчас дописываю четвертый роман, хотя мои ровесники написали в два-три раза больше. Издательства подгоняют, но я пишу как пишется. Потомкам не объяснишь, что концовка скомкана, а стиль грязноват из-за того, что жена денег спрашивала.

— Что можно понять о жизни страны, читая «Литературную газету», которую вы возглавляете?