Созидательный реванш. Сборник интервью

Формулируя тему «Почему творческая интеллигенция не любит Россию», я имел в виду именно это. Нельзя видеть лишь одну сторону целого и из всего богатства информации выбирать только то, что подтверждает глупую версию о России — «вечной неудачнице». Да, у нас была кровавая революция. А где вы видели не кровавую революцию? Французская революция была более кровавой, чем наша. И это не мешает французам гордиться своей страной.

— Я предвижу возражения ваших оппонентов: в Бастилии на момент ее взятия сидели три человека, причем один из них не хотел покидать тюрьму, боясь встречи с кредиторами. В наших тюрьмах число заключенных было несколько бо́льшим, не правда ли?

— Да, монархический режим во Франции был гораздо гуманнее, чем последующая революционная диктатура. То же у нас. Количество заключенных и смертных приговоров было мизерным по сравнению с Европой. Этот факт часто приводится, чтобы оттенить размах красного террора, но тут же забывается, когда речь заходит о романовской империи в сравнении с западными демократиями. Такой вот двойной стандарт. К тому же Февральская революция произошла, когда в стране уже был парламент. Октябрьская революция случилась, когда установили республику. Где же отсталая, средневековая Россия? И таких передергиваний очень много. Наша творческая интеллигенция находится в плену скепсиса и нелюбви к своему Отечеству. Да, иной писатель клянется, что не может существовать в другой культурной системе, так как вырос на русской культуре, русский язык для него родной и так далее. Но объективно своим творчеством он не помогает стране развиваться, выходить из исторических тупиков, а воспитывает у соотечественников комплекс исторической неполноценности. Мол, такая нам попалась неудачная страна, такой неудачный человеческий материал. Конечно, есть деятели культуры, которые смотрят на своей народ иначе. Но они не на слуху. Литературными и кинематографическими премиями их не балуют. Вернусь к Выборгскому фестивалю, где я смотрел также игровое кино. После фильмов конкурсной программы хочется сказать: «Да будь оно все проклято!» — и куда-нибудь уехать. Угаровщина, понимаете? Причем снимают такое кино люди, вполне успешные, не вылезающие с западных фестивалей. Я привожу в этом отношении эпизод из фильма «Хрусталев, машину!». Там генерал попадает в некое общежитие — нечто среднее между сумасшедшим домом, пьяным омутом и борделем. Но такая картина может родиться только в голове сына лауреата Сталинской премии, выросшего в очень хороших условиях. Я провел все детство в заводском общежитии. Такого порядка, как там, мало где найдешь! Каждый тазик висит на своем гвоздике, каждая кастрюлька стоит на своей полочке, каждый знает, когда он моет пол. Если в общежитии, где живет тридцать семей (так это было у нас), люди не будут соблюдать порядок, наступит кошмар. А в кошмаре жить никто не хочет, кроме авторов новой драмы. Вот мы и имеем в кино фантазии на тему «немытой России» мальчиков и девочек из профессорских семей.

— Плюс «социальный заказ», скажете вы?