Созидательный реванш. Сборник интервью

По-моему, пренебрегая русским народом с его государственническим инстинктом, формировавшимся веками, власть совершает ошибку. История нашего народа сложилась так, что его от гибели спасали именно государственные скрепы. В нем еще со скифских времен живет стремление консолидироваться в мощную общность, необходимую на огромных открытых пространствах Евразии. Я сам, как русский человек, это чувствую на каком-то генетическом уровне. Когда государство начинает распадаться, мне физически становиться плохо. Когда оно начинает укрепляться — мне лучше. У некоторых моих оппонентов наоборот. Когда государство ослабевает, они чувствуют себя лучше, когда укрепляется — они жутко страдают и стараются, засев в СМИ, навязать свои страдания людям с совершенно иным мировидением. И мне больно за нормальных людей, не понимающих, почему их заставляют разделять двухпаспортные муки того же Познера?

— Как вы относитесь к миграции? Мы что, разучились работать и Россия не сможет выжить без приезжих?

— Это продолжение русского вопроса. А также вопроса о социальной ответственности бизнеса и роли государства. У нас в России немало безработных. Если предложить им нормальную заплату и условия, они будут работать. Пусть власть потребует от бизнесменов именно такого подхода — они у нас и так имеют прибыль, от которой какой-нибудь шведский предпринимать просто упал бы в обморок. Государство должно устанавливать правила игры, а не бизнес. Так во всем цивилизованном мире. Вспомним времена Великой депрессии, когда президент Рузвельт обладал полномочиями, сопоставимыми с полномочиями Сталина, если не больше. А про это забывают. Прежде всего, наши либералы-западники.

— Что для вас является главным критерием настоящей литературы?

— Для меня критерий хорошей литературы — это перечитывание. Один раз можно прочитать любую ерунду, поддавшись рекламе, настроению или советам друзей. Но хорошая литература — это такая, которую хочется перечитать. Обратите внимание, книги всех наших букеровских и прочих лауреатов издаются один раз, и больше уже не печатаются. Ну что это за литература такая? Хорошая литература — это та, которая переиздается и перечитывается.

— В литературе вас можно назвать полностью реализованным человеком. И тем не менее есть ли какой-то творческий замысел, который вы не смогли осуществить? Была, есть ли такая мечта?

— Конечно! Как писатель, я двадцать лет пребываю в ситуации замалчивания. Мои книги бойкотируются. Не читателями, конечно, а либеральной критикой, которая контролирует девяносто процентов литературного пространства. Вот пример. В альманахе, редактируемом Н. Ивановой, вышла большая статья критика Данилкина о прозе первого десятилетия нового века. Там есть про всех, даже робких дебютантов. Моя фамилия даже не упомянута. Но я привык. Зато мои книги расходятся большими тиражами, пьесы идут по всей стране, повести и романы экранизируются. Весной на ТВ покажут новый четырехсерийный фильм по «Апофегею» и шестисерийный по «Грибному царю». Меня ставят и в СНГ — в Армении, Грузии, Казахстане, Молдавии… В Белоруссии в Театре киноактера Александр Ефремов готовит одну из моих пьес, сейчас решается — комедию или мелодраму.

В апреле две тысячи двенадцатого вышла третья, заключительная часть моего большого романа «Гипсовый трубач», который я носил в голове лет пятнадцать, а писал шесть лет. Скоро выйдет сводный том в новой редакции, я сильно переработал роман, надеюсь, улучшил… Сейчас сел за новую пьесу. Есть у меня и замыслы новых прозаических вещей. Очень хочу написать книгу о Николае Лескове. Сейчас собираю материал. Интересно, что в ЖЗЛ о Лескове не писали никогда за все время существования серии, ни в советский, ни в постсоветский период. Что наводит на грустные размышления. Надо сказать, судьба Лескова сложилась драматично. Прогрессисты на него обиделись, упорно бойкотировали, отравили ему жизнь. Да и сейчас, через полтора века, не успокоились, недавно вот выбросили из школьной программы, заменив Улицкой. Мне захотелось разобраться в его судьбе и его творчестве.