Созидательный реванш. Сборник интервью

— Увы, реформы девяностых годов проводились людьми ненадлежащими. И попытка сегодня канонизировать Гайдара — смешна. Гайдар — это горе России. Из обозревателя газеты «Правда» он пошел в реформаторы, не имея никакого опыта практической работы. И славить Гайдара то же самое, как гордиться тем, что все-таки выжил больной, которому разрезал живот не хирург, а случайный прохожий. Гайдар и его подельники запустили страшный механизм немотивированного социального расслоения. Одни люди просто присвоили часть государственной собственности. Другие потеряли свой социальный статус, профессию, достаток. А ведь разумное социальное равенство — вполне возможно. Это доказал опыт Советского Союза, где человеку были гарантированы работа, зарплата, отдых, бесплатное образование и лечение. Это все производило громадное впечатление на Западе, запускало там механизмы выравнивания уровней жизни. А мы после девяносто первого года двинулись в обратном направлении. У нас разрыв между кучкой богатых и основным населением гораздо больше, чем в развитых странах. Это претит чувству справедливости любого нормального человека и возмущает здравый смысл. Приезжаешь в город средней России, идешь по центральной улице и видишь, что последние дома были построены в восьмидесятые. Люди живут очень скромно, бедно. Буквально выживают. А с другой стороны читаешь, как наш миллиардер «имярек» обзавелся очередной яхтой с площадками для вертолетов. И возникает вопрос: а что, «имярек» порох выдумал? Изобрел лекарство от СПИДа? Нет, просто подшустрил в залоговых аукционах, которые теперь всеми признаны жульническими. И если бы богачи вкладывали деньги здесь, у нас, можно было бы скрепя сердце с этим смириться. Но они демонстративно поддерживают спорт в американских штатах, покупают западные команды, чудят с дворцами и яйцами Фаберже. Недавно в Монако мне показали самый дорогой в княжестве пентхаус, его за полмиллиарда евро купил наш нувориш, имени которого я даже прежде не слыхал. Представьте себе блокадный Ленинград, вокруг доходяги держатся за стенки, а мимо идет упитанный человек, у него коробка с эклерами. И он их ест, причмокивая. Что бы там с ним сделали? Но ведь нынешнее вызывающее расслоение, по сути, то же самое. Что же, спросите, делать? У нас в Отечестве образ жизни, моральный канон задается людьми публичными — политиками, государственными деятелями, актерами, музыкантами, писателями, спортсменами. У нас еще силен патриархальный уклад. Возьмем недавнюю трагедию в московской школе. Я уверен, что таким жутким способом обращаясь с оружием, мальчик копировал отца. И видимо, впитал его отношение к другим людям. Пусть от этой фразы упадут наши правозащитники, но у нас до сих пор отношения власти и народа — это отношения родителей и детей. Хотим мы этого или не хотим. Можно над этим потешаться, а можно учитывать, борясь с негативными тенденциями в обществе.

— И последний вопрос. Чего вы ждете от Олимпиады в Сочи?

— Многого. Грандиозное торжественное открытие на современном «с иголочки» стадионе показало, что мы снова можем многое. Кстати, впервые за много лет я увидел в этом грандиозном шоу достойное отношение к нашей советской истории. Не глумление, а признание высочайших достижений советской цивилизации. Это обнадеживает. И хотя «Тату» во время открытия тонкими голосками пели: «Нас не догонят!», я думал о другом: «Нет, теперь догоним!» По крайней мере, догоним здравый смысл.

Беседовала Татьяна МЕДВЕДЕВА

«Вечерняя Москва», 17 февраля 2014 г.

День театра или день сурка?

— Грядет День театра. С чем можно поздравить «именинника»?

— С тем, что он еще жив, несмотря на глубокий кризис. Наш театр оказался пленником ложно понятой новизны и вседозволенности, застрял в своего рода «дне сурка» и никак не может выбраться. А как выберешься, если под обновлением языка понимается матерщина, под творческой дерзостью — генитальная развязность, а под остротой подразумевается мучительная, как зубная боль, неприязнь к собственной стране. Многие режиссеры уверены: театр — это своего рода «майдан», место неадекватной самореализации, где можно воплотить любую самую бредовую грезу. Зрителям дозволено при этом присутствовать, критикам разрешено хвалить, а несогласных объявляют мракобесами…

— Как можно судить об этом кризисе объективно? Ведь Станиславского не все принимали, кто-то считал Мейерхольда дегенеративным…