– Да я, собственно, не только по поводу вашей матери, – нейтрально ответила Мухина. – Мне надо допросить вас по делу об убийствах.
– Об убийствах?
– Да, серийных убийствах. – Мухина села на больничный стул. Достала из сумки планшет.
Катя осталась стоять, прислонившись к закрытой двери. Не надо, чтобы сейчас в палату вошла нянечка или медсестра. Момент знаковый.
– А почему, собственно… Да на каком основании?!
– Ваша мать сказала мне, что вы часто отсутствуете дома по ночам, – Мухина положила планшет на колени. –
– Моя мать – сумасшедшая дура.
– И все же, куда вы ездите по ночам?
– Вы не имеете права задавать мне такие вопросы. Это вторжение в мою частную жизнь. Напоминаю вам, я заместитель главы городской администрации. Если понадобится, я и до губернатора области дойду. Меня ценят.
– Я думаю, вас оценят у губернатора еще больше, если кое-что о вас узнают и увидят.
– Что за тон?
– Куда вы ездили на прошлой неделе в половине второго ночи как раз накануне того, как четвертая жертва была обнаружена на автобусной остановке?
– Я повторяю: что за тон? Вы представляете, с кем вы говорите?! Кто я?!!
– Вы пока свидетель по делу о серийных убийствах. Изменение статуса фигуранта может легко произойти. – Мухина смотрела на Ласкину. – Вы сейчас под действием лекарств. Расслаблены. В таком состоянии признаваться легко. Ну же, не надо никаких усилий – просто скажите, куда вы ездили?
– Подите к черту! – Ласкина разозлилась.
– Собственно, это нам известно, я просто хотела проверить вашу искренность. Вы ездили в лес, точнее, в наш лесной заповедник. У нас есть свидетель, который видел вашу машину. Вы чуть не устроили аварию на дороге. Так что мой вопрос – это простая формальность. Я задам вам другой вопрос: что вы делали в лесу так поздно?
– Я не собираюсь отвечать на ваши вопросы. Я потерпевшая по делу. Это я жертва! – Ласкина ткнула пальцем в свои забинтованные ноги.
– Ладно, как угодно. Впрочем, я хотела поторговаться с вами, – Мухина улыбнулась ей. – Подумала – торг уместен.
– Какой еще торг? Вы о чем?
– Ну, раз вы не желаете ни отвечать, ни торговаться, что ж… Я думаю, у губернатора и еще где-то там, где ваши покровители, вас оценят по достоинству, когда в интернете появится вот этот забавнейший ролик.
Мухина включила планшет, куда она заблаговременно перекачала файл с видеороликом на конюшне. И продемонстрировала Ласкиной.
Катя наблюдала, как та смотрит.
Как сначала щеки покрываются алыми пятнами, а затем лицо становится багровым, словно кипяток все еще шпарит и шпарит.
– Ах ты, гадина… – прошипела Ласкина. И в этот момент голос ее был неотличим от голоса ее безумной мамаши.
– А ты извращенка, – вернула ей Мухина. – Представляю лозунги оппозиции: «Извращенка у власти». Долго ли протянешь в администрации на своих крутых заседаниях, когда там, наверху, полюбуются, как ты яйца жеребцу чешешь, а потом палишь ему, бедолаге, морду в конюшне тайком от всех.
– Откуда это у тебя?
– От верблюда. Тебя твой любовник из-за этого сразу бросил, сбежал без оглядки к юной Саломее.
– Он не сбежал, я сама его выгнала!
– Рассказывай сказки.
– Я сама его выгнала. На кой черт он мне сдался, импотент?
– А ты любишь жеребцов, да?
– Что хочешь за это видео?
Кате не нравилась эта сцена. Они обе сейчас напоминали базарных торговок. Этаких хабалок, отбросивших и манеры, и вежливость, и нормальный человеческий тон. Грани цинизма остры, как бритва. И ей не хотелось, чтобы Алла Мухина порезалась об эти грани глубоко и страшно.
– Искренности. И признаний.
– Пошла ты на…
– Это ты убила Саломею Шульц?
– Нет. Нет! Что ты себе вообразила?!
– Что ты женщин убиваешь в нашем городе, – ответила Мухина. – Извращенцы – лучшие кандидаты на роль маньяков.
– Я никого не убивала. Да это… это просто смешно!
– Смешно?
– Я отвечу на вопросы. А где гарантия, что видео не попадет в интернет?
– Не попадет.
– Это ты говоришь. А эта сучка любопытная, которую ты за собой всюду таскаешь? – Ласкина кивнула на притихшую Катю. – Она же журналистка.
– Если она посмеет выложить видео сама или сделать что-то в обход меня и в ущерб делу о серийных убийствах, я ее пристрелю.
Ласкина хрипло захохотала.
– Класс! Слышь, ты, паразитка? Алка не шутит, мне ли не знать. Отвезет в лес и там и закопает.
Катя решила не реагировать. Но давалось ей это с трудом. За любопытство порой приходится платить слишком высокую, неоправданную цену.
– Куда ездила ночью? Что делала в лесу в два часа? – сухо спросила Мухина.
– Это не я. Я бы предпочла в постели этим заниматься, как все нормальные люди. Это он захотел.
– Кто он?
– Ой, а я думала, тебе все про меня известно, – проговорила Ласкина сюсюкающим, кукольным тоном. – Ты же компромат на меня копишь. Неужели это мимо тебя прошло?
– Что? Кто он?
– Мой ненаглядный.
– Любовник?
– Если бабе сорок пять, то уж и любовника не может завести?
– Кто он? Фамилия?
– Водопьянов Иван.
– Нет! – Катя не ожидала, что у нее вырвется этот возглас. – Не может этого быть. Она лжет!
Ласкина окинула ее насмешливым взглядом.