Созвездие видений

— Нет, — покачал головою жрец. — Вы пойдете по одному.

— Мы вместе! Пойми, — она доверчиво глядела в стальные глаза жреца, — мне без него, без Лиховида, ни жизнь, ни смерть не милы и не надобны. И не хочу я никакой судьбы, где его не будет!

Жрец, казалось, растерялся. И Север его понимал. Но не вмешивался, зная, что бывает, когда это не только бесполезно, но и опасно.

— Ну а если Дева-Всевидица предречет вам разные судьбы? — сказал наконец служитель не то неуверенно, не то хорошо скрывая насмешку.

— Ох, зря… — протянула Меда. — Худо ей тогда придется…

Среагировав на биотоки угрозы, из стенной ниши выкатился охранник Прорицалища с парализатором наизготовку, но Меда только махнула ему — и механический страж ретировался.

— Удержи свой гнев! — велела она и жрецу, и тот стушевался, а Север с Медой торопливо прошли туда, где окруженная мелодичным журчанием струй, восседала беломраморная Дева с зеркалом Судьбы во лбу. И Север задумался, хорошо или плохо, что он не пришел сюда, в отличие от своих товарищей по эскадрилье, перед экспедицией на Землю, поддавшись внезапной браваде: мол, будь что будет! Поведала бы ему Всевидица про Меду? Или не нашлось бы у нее сил предсказать такое? Ведь Дева милосердна…

— Ох, — выдохнула рядом Меда, — она!..

— Кто? — так же тихо спросил Север, почему-то не спеша приблизиться к прорицательнице.

— Она, с зеркалом во лбу. Мне ее наречницы показывали в своих нитях! А что ж там было, в зеркале?.. Не помню я.

— Ну, поглядим? — И она решительно взбежала на ступеньки, увлекай за собою Севера, так что пророческое зеркало дрогнуло и заколебалось, пытаясь вместить в свой овал оба их лица.

Сначала там играла серебристая рябь, а потом Север и Меда увидели, широкое, широкое поле… пустое и безжизненное, накрытое глухо-серым колпаком небес. Север и Меда, одетые во что-то синее и серое, узкое, стояли, крепко обнявшись, и с ужасом смотрели вокруг.

— Где это? — невольно воскликнул Север. — Где это место?

Зеркало вновь заиграло — и явило другую картину, оказавшуюся куда страшней первой.

Там было множество людей, но вот они расступились, и осталось трое: Север, Меда и какой-то парень, чем-то похожий на гордую птицу, — а на них лезли серо-рыжие звери, мелкие, но клыкастые, с острыми серпами когти на задних лапах.

— Вот оно! — вскрикнула Меда. — Вот оно что было! Я это видела!

Север стиснул ее руку, призывая к молчанию, потому что пророческое зеркало вновь засветилось, а в нем — в нем они увидели Меду, стоявшую в каком-то огромном круглом зале, где громоздился белый куб — он то фосфоресцировал, то тускло поблескивал. Одной рукой Меда цеплялась за грань этого куба, а другую протягивала к Северу, который стремительно бежал к ней через весь зал. И в тот миг, когда руки их соприкоснулись, зеркало залилось ярким зеленым сиянием — и погасло.

Меда подняла глаза на Севера, и он увидел там ужас.

— Что это?

Север покачал головой.

— Не знаю.

— Страшно…

— Да.

Правда, ему тоже было страшно.

— Но ничего, — глубоко вздохнув, сказала наконец Меда. — Ты ведь все-таки добежал, успел! Сокол ты мой ясный…

Он обнял ее, и они так стояли перед белыми, пустыми глазами мраморной пророчицы, пока не прозвенел гонг, извещая, что их время истекло, и Север вспомнил, что пора в Совет.

Его уже ждали.

Едва Север вступил под полутемные своды Дворца Большого Совета, как к нему подошел молодой человек в форме звездопроходца и предложил как можно скорее пройти в Большой зал.

Север был озадачен. Форма означала, что на Совете присутствует и Звездный Командор. И эти слова: “Вас ждут… как можно скорее…” означали, что его вопрос не один из множества, а основной, а может быть, даже и единственный.

Так и оказалось. Огромный амфитеатр для приглашенных и зрителей был пуст. И когда Север появился, на самом верху лестницы, среди Советников произошло движение, и ему вдруг стало ясно, что его вызвали не затем, чтобы выслушать, а затем, чтобы высказать ему нечто столь, чрезвычайно важное, что сделать этого не смог бы никакой посыльный, никакой живой или механический порученец по особым делан и даже никто из членов Большого Совета наособицу — только все вместе могли они сказать это, они — избранники и представители Ирия, и сейчас их устами с ним говорит словно бы сам Ирий.

Это был монолог. То есть говорил только “Ирий” — Большой Совет. Север молчал, слушал… И в памяти остались Лишь немногие рваные фрагменты этого всепланетного монолога — реплики, такие весомые, такие бесспорные сами по себе, но, в общем, кажущиеся теперь Северу противоречивыми и совсем не бесспорными.

Остальное забылось, забылось… может быть, намять не выдержала напряжения. Может быть, к адаптизину милосердно примешали некое забудящее зелье, как уверяла Меда, чтобы не рвали память и сердце воспоминания о блаженном Ирий. А может быть, остальное просто не стоило и помнить?..

— Тысячелетия и тысячелетня живет Ирий по подсказке звезд. Тысячелетия и тысячелетия наша мудрость гласит языком формул и правил, проверенных опытом поколений. И вступать с ними в спор — значит грозить благоденствию планеты.