Спальня, в которой мы вместе

Попробовав все позы в этом небольшом пространстве, мы остановили выбор на вертикальной позиции. Это было лучшее решение для того, чтобы мы оба могли получать максимальное наслаждение. Луи знал, что, кроме глубоких проникновений, я также очень люблю те, которые позволяют стимулировать переднюю стенку влагалища. Поэтому он повернул меня лицом к стене и устроился сзади, прильнув низом живота к моим ягодицам, расположившись ровно на таком расстоянии, чтобы дать своему члену касаться моей щели, полностью мокрой от желания. Таким образом, при каждом проникновении его уздечка водила по бугристой поверхности взад и вперед, словно смычком, пытаясь вырвать оттуда ноту. Но звуки исходили не из влагалища, а из моего горла. Пронзительный хрип, затем восхищенные стоны. Оргазм Луи был таким сильным, что я почувствовала, как его левое колено резко согнулось под весом наших слившихся тел.

– Все в порядке? – инстинктивно забеспокоилась я.

Луи ответил нежным покусыванием моего затылка. Он сдерживал свой голод, свое желание поглотить меня всю целиком. Его член содрогнулся в последнем приступе и еще раз надавил на мою заветную точку.

Я думала, что мы отныне обладаем всей гостиницей, чтобы любить друг друга, что мы будем сплетаться в объятиях в самых прекрасных комнатах Парижа. Мы станем заниматься любовью под благоволящим взглядом самых отчаянных куртизанок: Жозефины Богарне, Марии Бонапарт, Прекрасной Отеро и всех остальных, – но всегда будем возвращаться сюда, чтобы любить друг друга в этой маленькой темной неудобной каморке, отныне и во веки веков.

И, так как тень его родителей все еще витала здесь, я не смогла больше сдерживаться.

– Ты знаешь, кто еще занимался здесь любовью?

Сначала он не поверил. Затем, одевшись, выслушал мои аргументы, подтвержденные документально. Он был шокирован, но ему пришлось признать, что я права. Я приложила все усилия, чтобы смягчить жестокость этого откровения. Но по мере того, как я двигалась вперед, рассказывая, я видела, как он закрывался в себе, словно улитка, забирающаяся все глубже в свою раковину.

Когда я закончила, его лицо было напряжено и искажено пугающей гримасой. Потухшим, но крайне решительным голосом он приказал мне:

– Позови его. Сейчас.

Он стучал своей тростью по полу.

– Подожди…

– Скажи ему, чтобы он пришел сюда! – глухо прорычал Луи.

Арман отреагировал на мое неожиданное приглашение на удивление спокойно, не возражая и не проявляя излишней скромности. Должно быть, он ждал этого с момента своего появления на кладбище Рокабей. Может, даже надеялся на это. Исиам, несомненно, сообщил ему по простоте душевной о работах, которые проводились в комнате три. С тех пор Арман знал, что приближается момент истины.

Когда два часа спустя он появился на пороге «Шарма», месье Жак тотчас же сообщил мне. Луи настоял на том, чтобы разговор с этим мажордомом – он не называл его никак иначе – состоялся в нейтральном месте. Маленькая гостиная справа от главной двери подходила идеально. Мы спускались туда по лестнице, когда, стоя на одной из последних ступенек, я заметила Армана, сгорбленного и еще сильнее состарившегося с момента нашей последней встречи.

– Здравствуйте, Эль, – поприветствовал он меня слегка дрожащим голосом. Вымученная улыбка исказила его морщинистое лицо.

– Здравствуйте, Арман.

Отец и сын не осмелились протянуть друг другу руки, Арман лишь чуть заметно робко кивнул, приветствуя Луи. Тот тяжело рухнул в кресло красного бархата, как пораженный молнией. Было ясно, что мой муж не сделает ничего, чтобы сгладить неловкость, и что вести этот непростой разговор придется мне.

– Вы знаете, зачем я попросила вас прийти сюда. Не так ли?

– Да, – признал он, опустив голову, словно провинившийся ребенок, пойманный с поличным.

Одетый, как всегда, в свои бессменные бархатные брюки и застегнутый на все пуговицы вязаный жилет, Арман казался персонажем, сошедшим с экрана черно-белого кино. Он мог бы играть там роль учителя начальных классов или вышедшего на пенсию слуги, которого его неблагодарные хозяева отправили на покой.

Как и «Рива», с которой случилась беда в «Рош брюне», Арман провел свою жизнь в зависимости от семьи Барле. Он всегда оставался на заднем плане, едва осмеливаясь заявлять о собственных нуждах, не говоря уж о законных желаниях. Я на секунду вдруг вспомнила о моторной лодке из лакового дерева и подумала: что же с ней могло стать дальше после продажи виллы на торгах? Наверняка она закончила свою жизнь на свалке или была списана на дрова для отопления и ее сожгли во время суровой зимы.

Краем глаза я наблюдала за Луи, опасаясь, как бы он не набросился на старика или, напротив, не рухнул без сознания.

И вдруг Арман резко заговорил. Задыхаясь, с раскрасневшимися от волнения и алкоголя щеками, он шел напролом, прямо к цели.

– Все, что можно было сделать, я и Гортензия сделали… Мы сделали все, чтобы сохранить семью.