Убедившись, что меня ни за что в жизни не соединят с ним по его личному номеру, какие бы небылицы я ни рассказывала телефонистке, я быстренько оделась и направилась в 14‑й округ Парижа по адресу: улица Кабани, дом 1.
Вход за ограду больницы Святой Анны не может оставить равнодушным. Несмотря на величественность его портала, само учреждение пугает, и когда я проникла внутрь, у меня сложилось впечатление, что я вхожу в мрачный мир, искаженный безумием.
– Добрый день. Я хотела бы видеть профессора Платона.
– Сожалею, но я не могу пропустить вас к нему, если у вас не назначена встреча, мадемуазель.
У жительницы Антильских островов были короткие волосы и ногти разного цвета. Она обратилась ко мне с уставшим и слегка удрученным видом.
– Это вопрос жизни и смерти… – с надрывом воскликнула я, согласно сценарию, который наспех сочинила, пока ехала в метро.
– Если бы вы знали, сколько раз мне это говорили! – отозвалась она, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться.
В ответ я изобразила самую драматичную гримасу, на которую только была способна.
– Тут все очень серьезно… Речь не обо мне. Это касается моей свояченицы, Авроры Барле. Профессор Платон наблюдал ее более двадцати лет назад. И она бесследно исчезла несколько дней назад. Я на самом деле очень обеспокоена.
– Вы предупредили полицию? – спросила она.
– Нет. Ее муж и родители пока против. Но я нашла имя ее психиатра, который, очевидно, находится в этом кабинете. У меня есть довольно веские основания предполагать, что она уже вышла с ним на связь… Либо должна это сделать в ближайшем будущем.
– Хорошо… я схожу и спрошу, сможет ли он принять вас на пять минут. Садитесь.
Женщина указала мне на ряд старых пластиковых стульев, затем сделала звонок, разговаривая тихим голосом и прикрывая пухлые губы рукой. Прошло около минуты, прежде чем она сказала мне:
– Доктор прекрасно помнит Аврору Барле. Он примет вас здесь через четверть часа.
Мужчина в темном костюме и белой накрахмаленной рубашке, открывший дверь своего кабинета после часа ожидания, приветствовал меня с жизнерадостным видом. Круглое добродушное лицо, и только седеющие кудри волос указывали на его возраст.
– Извините меня, но… С кем имею честь?
– Анабель Барле. Аврора Барле – моя свояченица. Я – жена Луи Барле.
–
Я смиренно опустила глаза и постаралась на этот раз сделать вид, что признаю правду.
– Я очень сожалею… Но без этого вы никогда не приняли бы меня.
– На самом деле, вероятно, так.
– Тем не менее могу вас уверить, что я на самом деле жена Луи Барле, брата Дэвида Барле, мужа Авроры Дельбар.
Я хотела показать ему, что знаю слишком много об этом, чтобы быть просто любопытствующей или ненормальной.
– Пусть так, – согласился он сухо. – И что же я могу сделать для вас?
– Если моя информация верна, вы принимали Аврору у себя в период между ее замужеством в июне 1988‑го и ее исчезновением в декабре 1989‑го.
– В самом деле, вам дали верные сведения. Она даже находилась здесь на лечении несколько раз в течение этого времени.
– Долго?
– Не более нескольких дней. Она никогда не проявляла суицидальных наклонностей. И я должен вам признаться, что такой роковой финал в то время удивил меня. Но все же у нее были приступы бреда, весьма поразительные.
Ребекка, Дэвид и Луи – все они упоминали психическую хрупкость моего двойника. Некоторые даже воскрешали в памяти сильные припадки ревности по отношению к Дэвиду. Но никто из них не подтверждал того, что доктор расценивал как «приступы безумия».
– В чем заключались приступы?
– Это долгая история… Но я особенно хорошо помню, что Аврора путала своего мужа Дэвида с братом, которого она якобы помнила до момента ее удочерения семьей Дельбар.
Следовательно, доктор ничего не знал. Но не я должна была раскрыть ему правду. К чему, спустя столько лет? Однако если же я хотела узнать из его уст больше информации, следовало подкинуть ему какие-нибудь факты для размышления.
– Но у Авроры действительно был брат. Он находился в том же самом приюте для сирот, что и она, в Сен Броладре. И был усыновлен другой семьей несколькими месяцами ранее.
– А, я не знал, что… В конце концов, это ничего не меняет. Аврора была очень неуравновешенной. Порой она замыкалась и уходила в себя. А иногда вела себя неистово, по крайней мере на словах.
– Что она говорила?
– Что ее муж сошел с ума. Что жизнь с ним стала для нее тюрьмой. Что ей не дают говорить правду о семейной связи, которая их объединяет… Характерные речи для параноидального психоза.
Или для кошмара, которым оказался кровосмесительный брак…
– И как Аврора появилась здесь? Она просто так, спонтанно, приехала к вам?
– Нет. Если я все верно помню, первый раз, когда я ее принял здесь, она стала пациентом ГТЛ.
– ГТЛ? – произнесла я, вопросительно подняв бровь.