Спартак

– Да и продовольствия у нас хватит всего лишь на пять, на шесть дней, – продолжал Спартак. – Ну… а потом?

Вопрос, заданный Спартаком печальным и мрачным тоном, встал перед его соратниками во всей неоспоримой и угрожающей силе, гнетущий, неумолимый, страшный вопрос.

Вывод был слишком ясен. Семь, восемь, десять дней еще можно было бы продержаться здесь… А потом?..

Выхода не было… Либо сдаться, либо умереть…

Долго длилось скорбное молчание двадцати мужественных человек, для которых было горько и мучительно сознавать крушение всех надежд, поддерживавших их существование в течение пяти лет, согревавших кровь в их жилах, одухотворявших их жизнь. Как ужасно было видеть такой жалкий конец их дела в тот момент, когда, казалось, победа была близка, торжество обеспечено! Что значила смерть в сравнении с таким страшным несчастьем?

Спартак первый прервал это мрачное молчание:

– Пойдемте со мной, обойдем еще раз площадку и внимательно посмотрим, не найдется ли какой-нибудь путь к спасению, нет ли еще какого-нибудь средства, каким бы трудным и опасным оно ни было, выйти живыми из этой могилы, даже если только сотне из нас удастся избежать смерти, а все остальные погибнут ради торжества нашего святого дела.

В сопровождении своих соратников Спартак, безмолвный, сосредоточенный, начал обход лагеря. Время от времени фракиец останавливался; он походил в эти минуты на льва, запертого в железной клетке, когда он, рыча и фыркая, ищет способа сломать решетку своей темницы.

Гладиаторы подошли к тому месту, где стеной высились отвесные скалы, отделявшие площадку от вершины горы. Спартак посмотрел на эту страшную крутизну и прошептал:

– Белка и та не поднялась бы! – И, подумав минуту, добавил: – А если бы даже мы поднялись?.. Мы только усугубили бы опасность положения.

Наконец предводители гладиаторов дошли до южного конца площадки и остановились у края глубокой пропасти, пытаясь определить на глаз ее глубину. Но тотчас почти все в ужасе отвели глаза от этой головокружительной бездны.

– Тут только камни могут достигнуть дна, – сказал один из начальников манипул.

Неподалеку сидели на земле десятка два гладиаторов-галлов и с большой ловкостью плели из лоз дикого винограда щиты, которые они затем обтягивали кусками твердой кожи. Блуждающий взгляд Спартака, все еще погруженного в свои мысли, случайно упал на эти примитивные изделия товарищей по несчастью.

Сначала глаза его машинально задержались на самодельных щитах, и он бесцельно рассматривал их.

Видя, что Спартак пристально смотрит на щиты, один из галлов, улыбаясь, сказал:

– Кожаных и металлических щитов у нас в лагере наберется не больше семисот, и, чтобы снабдить остальных пятьсот воинов щитами, мы и решили сделать ну хотя бы такие… Мы их будем делать, пока у нас хватит кожи.

– Гез и Тетуан щедро вознаградят вас в будущей жизни! – воскликнул Спартак, тронутый любовной заботой бедных галлов: они отдавали делу освобождения угнетенных даже в минуты отдыха все свои силы и способности.

После короткого молчания, когда Спартак, как будто позабыв о своих заботах, ласково смотрел на молодых галлов и их работу, он спросил:

– А много ли у вас осталось кожи?

– Нет, немного, десятка на два щитов.

– Вот эту кожу мы достали в Помпее, когда в последний раз ходили туда.

– Жаль, что воловьи шкуры не растут в лесах, как виноградные лозы!

Глаза Спартака снова устремились на эти толстые, крепкие ветви; небольшие кучки их лежали там и сям около импровизированных оружейников.

Фракийца поразили последние слова галла; он встрепенулся и, точно готовясь к прыжку, нагнулся к земле и поднял несколько веток. И вдруг, просияв от радости, он во всю мощь своего голоса крикнул:

– О, клянусь Юпитером, всеблагим и величайшим Освободителем, мы спасены!

Эномай, Борторикс и другие центурионы, оптионы и деканы, ошеломленные этим возгласом, повернулись к Спартаку.

– Что ты сказал? – спросил Эномай.

– Мы спасены? – переспросил Борторикс.

– Кто же нас спасет? – задал вопрос еще кто-то.

– Кто это сказал?

– Каким образом?

Спартак молчал, внимательно рассматривая лозы дикого винограда. Наконец он повернулся к товарищам и сказал:

– Вы видите эти лозы? Мы сплетем из них длинную лестницу, верхний конец ее прикрепим к этой скале и спустимся по одному вот в это глубокое ущелье, а из него выйдем внезапно в тыл римлянам и изрубим их в куски.

Грустная улыбка сомнения скользнула по лицам почти всех сопровождавших Спартака товарищей, а Эномай, безнадежно покачав головой, сказал:

– Спартак, ты бредишь!

– Сплести лестницу в восемьсот-девятьсот футов длиной? – недоверчиво спросил Борторикс.

– Для того, кто сильно желает, – твердо и уверенно возразил Спартак, – нет ничего невозможного. Напрасно вас приводит в смущение мысль об этой лестнице: нас тысяча двести человек, и мы сплетем ее за три часа.