Читаем Спартак полностью

Продолжая беспрерывно ласкать его, она засыпала его вопросами:

— Скажи мне, мой Аполлон, скажи мне, как ты пришел сюда? Может быть, ты идешь на Рим со своим войском? Ты не подвергаешься опасности, оставаясь здесь, не правда ли? Ты расскажешь мне подробности последнего сражения? Я слышала, что ты под Аквинумом разбил восемнадцать тысяч легионеров… Когда окончится эта война, заставляющая меня дрожать каждый час? Ты добьешься свободы, не правда ли? И ты сможешь вернуться в свою Фракию, в эту счастливую страну, где некогда жили боги.

Умолкнув на миг, она добавила более слабым и вкрадчивым голосом:

— И туда.., я тоже смогу последовать за тобой.., и жить, неведомая миру, рядом с тобой.., любя тебя вечно, тебя, смелого, как Марс, прекрасного, как Аполлон, любя тебя, насколько я способна, всеми силами моей души, о дорогой Спартак.

Гладиатор грустно усмехнулся над этими нежными и обманчивыми иллюзиями, которыми его возлюбленная хотела украсить будущее, и, лаская ее черные волосы, целуя ее в лоб, он прошептал:

— Продолжительная и жестокая будет война.., и я буду очень счастлив, если мне удастся вывести рабов, ставших свободными, в их родные страны. Но чтобы установить справедливость и равенство в мире, понадобится война народов, которые восстанут не только против Рима, но против прожорливых волков, против ненасытных патрициев, против привилегированной касты в собственной стране каждого!

Последние слова гладиатор произнес удрученным и подавленным тоном, грустно качая головой: было видно, что он мало надеялся увидеть при жизни результат этого великого дела. Валерия стала утешать Спартака своими поцелуями; ласки ее рассеяли облако грусти, покрывшее морщинами лоб гладиатора.

Принесли маленькую Постумию; ее детские проказы, смех и щебетание были бесконечно милы, а личико, на котором блестели большие черные глаза, составлявшие чудесный контраст с массой белокурых густых волос, — очаровательно.

Когда сумерки начали спускаться на землю, печаль стала постепенно заволакивать радость, кратковременно оживившую отшельнический покой Валерии; вместе с дневным светом будто улетела из этого дома также и радость.

Спартак рассказал Валерии, каким образом он попал к ней, и сообщил, что его долг, долг непременный и святой, обязывал его вернуться этой же ночью в Лабик, где его ожидал отряд конницы. Естественно, что это сообщение глубоко огорчило влюбленную женщину. Удалив маленькую Постумию, она со слезами на глазах бросилась в объятия любовника.

И так провели Спартак и Валерия шесть часов — от часа первого факела до тихого часа ночи — в тесных беспрерывных объятиях и в поцелуях. Она беспрестанно повторяла среди рыданий, что мрачное предчувствие сжимает ей сердце, что если он уйдет, то ей уже не обнимать его никогда, что последний раз она видит и ласкает человека, так сильно заставившего ее сердце трепетать настоящей, глубокой любовью.

Спартак старался рассеять страх и осушить слезы Валерии. Среди поцелуев шептал он ей самые нежные слова надежды и утешения, ободряя ее, смеясь над ее предчувствиями и опасениями; но было видно, что страх Валерии проник и в сердце Спартака. Его улыбка стала напряженной, почти мрачной, а слова с трудом выходили из уст. Он тоже чувствовал, что им овладевают грустные мысли, скорбные предчувствия, и как ни старался, не мог избавиться от этих ощущений.

В этом состоянии они оставались вплоть до момента, когда вода, капавшая в стеклянном шаре клепсидры, стоявшей на шкафу у стены, дошла до шестой черты, обозначавшей шестой час ночи. Тогда Спартак, незаметно для Валерии часто бросавший взгляд на клепсидру, встал с дивана и, вырвавшись из ее объятий, стал надевать латы, шлем и меч.

Валерия страстно обвила руками шею Спартака и, прижавшись к нему бледным лицом, на котором сверкали черные глаза, задыхаясь от рыданий, стала говорить.

— Нет, Спартак, нет.., не уходи.., не уезжай, из сострадания.., ради твоих богов.., в память о дорогих тебе.., я тебя умоляю.., я тебя заклинаю.., дело гладиаторов идет хорошо.., у них храбрые начальники… Крикс… Граник… Эномай.., они поведут гладиаторов.., а ты.., нет.., нет… Спартак.., ты останешься здесь.., здесь, где нежность.., беспредельная преданность.., безграничная любовь.., окружат ласками, радостями.., твое существование…

— О, Валерия, моя Валерия… Неужели ты хочешь, чтобы я стал бесчестным? — говорил Спартак, стараясь освободиться из объятий своей подруги. — Я не могу, не могу… Неужели я изменю тем, кого я сам призвал к оружию, тем, которые надеются на меня, которые меня ждут и зовут?.. О, Валерия, моя обожаемая, я не могу.., я не должен изменять моим товарищам по несчастью! Иначе я буду недостойным тебя. Не принуждай меня стать презренным в глазах всех людей, в моих собственных глазах!.. Пусть твои чары и твоя власть надо мною не лишают меня мужества, а поднимают его еще больше! Пусти меня.., пусти.., моя Валерия.., моя обожаемая Валерия!

Во время этой отчаянной борьбы Валерия все теснее прижималась к Спартаку, а он легким усилием стремился отстранить ее от себя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза