— Я уважаю вашу веру.., и я вам завидую.., но не разделяю ее с вами.., так как боги — это призраки, созданные страхом народов, о чем я узнал из учения несравненного Эпикура. Всякий раз, как нас постигает большое несчастье, выгодно верить в сверхъестественную силу, выгодно прибегать к этой вере и черпать в ней силу духа и утешение!.. Но когда вы убеждены, что природа творит и разрушает сама по себе, и что, творя, она пользуется всеми своими силами, не всегда нам известными, но все-таки всегда силами материальными, то как можно верить в так называемых богов?.. Поэтому позвольте мне, друзья, воздать хвалу нашему делу согласно моим мыслям и убеждениям.
И после наступившего на миг молчания, он продолжал:
— За единение душ, за смелость сердец, за крепость мечей в лагере гладиаторов!
Все присоединились к тосту эпикурейца, выпили с ним и, снова усевшись, возобновили веселую и оживленную беседу.
Изящно одетая в пеплум из голубой льняной материи с мелкими серебряными полосками, Мирца, распоряжавшаяся приготовлением обеда, но не принявшая в нем участия, стояла в стороне, смотря на Спартака ласковыми, полными любви глазами. Ее бледное и обычно грустное лицо, на котором в течение последних дней чаще можно было заметить слезы, чем улыбку, в эту минуту светилось радостью, спокойным счастьем, столь тихим, что легко было понять, как кратковременна была эта радость и как плохо это видимое и поверхностное веселье скрывало тайную боль ее страдающего сердца.
На нее влюбленными глазами смотрел Арторикс; она украдкой и словно против воли поглядывала по временам на мужественного юношу, лицо которого побледнело и исхудало за эти несколько дней от безнадежной любви.
Уже долгое время Арторикс не принимал участия в веселой беседе гостей Спартака, сидел молча и неподвижно, весь поглощенный созерцанием девушки, пристально смотревшей на своего брата. Эта глубокая преданность, это безграничное восхищение, которое Мирца высказывала Спартаку, делали ее еще более дорогой и более привлекательной для Арторикса. Охваченный восторгом, он поднялся с места и, набравшись неожиданно храбрости, воскликнул, высоко поднимая свою чашу.
— Я предлагаю, друзья, выпить за счастье Мирцы, возлюбленной сестры нашего любимейшего вождя!
Все выпили, и никто в пылу тостов и возлияний не обратил внимания на яркий румянец, покрывший щеки юного галла, лишь Мирца, вздрогнув при звуке голоса, произнесшего ее имя, быстро повернулась в сторону Арторикса и кинула на него взгляд благодарности, смешанный с упреком; затем, когда она сообразила, что перешла границы той сдержанности, которую намеревалась честно и стойко соблюдать в своем отношении к юноше, ее лицо вспыхнуло, она с стыдливым жестом склонила голову и больше не подымала глаз на гостей, не двигалась и не говорила ни слова.
Еще с полчаса продолжалась пирушка, сопровождавшаяся беззлобными шутками, вполне пристойным весельем и легкой беседой, как это бывает между людьми, связанными искренней дружбой.
Когда друзья Спартака простились с ним, солнце уже клонилось к закату.
Спартак проводил своих гостей до выхода из палатки и, когда они удалились, остался на месте посмотреть на огромный лагерь гладиаторов.
И, переходя от одной мысли к другой, он подумал о могуществе магического слова «свобода», которое меньше чем в год подняло пятьдесят тысяч несчастных, лишенных всякого будущего, всякой надежды, огрубевших благодаря своему положению и потерявших человеческое достоинство; это слово подняло их на высоту первых солдат мира, вливая в их души мужество, самоотверженность и сознание своего человеческого достоинства; он подумал о таинственном и непреодолимом влиянии этого слова, которое его, бедного, презренного гладиатора, сделало храбрым и страшным вождем могучего войска и влило в его душу способность победить всякую другую страсть, даже благородную и сильнейшую любовь, связывающую его с Валерией. Эту божественную женщину он любил вв сто раз больше, чем себя самого, но не больше, чем святое дело, которому он посвятил свою жизнь.
Глава 15
Спартак одерживает победу еще над одним претором и преодолевает тяжелые искушения