Спартанец

Изгнанник Демарат сидел перед входом в ападану и мрачно смотрел на лакированную дверь, охраняемую двумя огромными воинами из гвардии Бессмертных. По ту сторону двери располагался тронный зал, в котором его вот-вот должен был принять великий царь Ксеркс, сын Дария Великого. Взору Демарата предстал выходящий из дверей карфагенский посланник, облаченный в пышное пурпурное одеяние, окаймленное золотом. Следом за ним вышли два жреца в митрах, усыпанных драгоценностями. Они с довольным видом переговаривались на своем непонятном наречии. Демарат с горькой улыбкой взглянул на свои изношенные башмаки, затем подтянул меч, поправил на плечах серый шерстяной плащ, задрапировал его, как мог, взял под мышку шлем с гребнем – единственное свидетельство былого царствования – и встал: пора идти. Дверь отворилась, и навстречу ему вышли камергер и переводчик, грек из Галикарнаса.

– О Демарат, великий царь ожидает тебя, – сказал он.

Следуя за ними, спартанец прошел через открытую дверь в зал. Войдя, Демарат был поражен роскошью мрамора, разноцветной эмали, золота, драгоценных камней и ковров. Никогда прежде он не видел такого скопления богатств в одном помещении. В другом конце зала под роскошным навесом восседал Ксеркс. Его длинная борода была украшена кольцами, а на голове сияла золотая митра. В правой руке он сжимал скипетр из слоновой кости, инкрустированный самоцветами. За спиной царя двое слуг размеренно обвевали его опахалами из страусовых перьев. Возле ступеней лежал гепард и лениво облизывал свою шкуру. Подняв голову, хищник пристально посмотрел на приближавшихся людей. Группа остановилась у подножия ступеней: греческий переводчик и камергер пали ниц, а Демарат продолжал стоять и поприветствовал царя легким наклоном головы. В ответ царь одарил его сердитым взглядом, а камергер, оставаясь распростертым на полу, прорычал что-то греческому переводчику. Переводчик задрал голову и прошептал взволнованным голосом:

– Ты должен пасть ниц. Ну же, встань на колени и коснись пола лбом.

Лицо Демарата выражало полную невозмутимость. Он с твердостью смотрел на великого царя.

– Не делай глупостей, – простонал переводчик.

Тем временем камергер продолжал выкрикивать приказы на персидском языке. Демарат посмотрел на обоих с усмешкой, затем обратился к царю. Гнев царя был очевиден, но он продолжал сидеть неподвижно, как статуя, в своем роскошном облачении.

– Я Демарат, сын Аристона, царь спартанцев, – сказал он. – Я, гонимый нуждой и невзгодами, прибыл, чтобы принести тебе благодарность за твою благосклонность. Но падать ниц пред тобою я не стану. Ибо таков обычай спартанцев, свободных людей, – ни перед кем не преклоняться.

Демарат замолчал и посмотрел на царя царей невозмутимым взглядом.

Церемониймейстер у подножия лестницы подал знак, и переводчик встал рядом с камергером. Грек начал переводить слова Демарата дрожащим голосом. Впервые за многие годы преданной и старательной службы своему господину переводчик переводил слова неподчинения. Неловкое молчание охватило собравшихся, даже страусовые опахала прервали свое медленное, равномерное движение. В течение нескольких невероятно долгих мгновений Ксеркс и Демарат молча смотрели друг на друга. Бедный камергер побледнел как полотно и почувствовал, что его внутренние органы сжимаются в его большом обвисшем животе.

Наконец царь царей заговорил:

– О Демарат, никому бы мы не позволили бросить вызов нашему величию так, как это сделал ты. Но мы желаем сообщить тебе, что считаем тебя царем спартанцев. Поскольку ты царь, ты близок нам. И благодаря этому мы поняли, что ты царь: даже в беде ты не склонил головы. – Переводчик, а за ним и камергер вздохнули с облегчением, не сразу, впрочем, поверив своим ушам. Демарат ответил легким поклоном в знак благодарности. Великий царь продолжил: – Расскажи нам, Демарат, о спартанцах. О твоем народе нам известно лишь его название.

Демарат вздрогнул. Ему показалось невозможным, что царь персов почти ничего не знает о самом могущественном народе Эллады.

– О мой господин, – ответил он. – Спартанцы – самые сильные и доблестные из греков. Никто не может сравниться с ними в военном искусстве, и ничто не может их укротить. У них лишь один хозяин – закон, перед которым равны все, даже цари.

Ксеркс поднял правую бровь. Еще до того, как грек перевел слова иноземца, камергер понял, что сказанное удивило правителя. Царь неплохо владел греческим языком, однако всегда прибегал к услугам переводчика, ибо так предписывали правила этикета, да и к тому же он желал быть абсолютно уверенным, что все понимает верно. Ксеркс кивнул, и церемониймейстер поднес табуретку с подушкой пурпурного цвета. Демарат сел, и Ксеркс заговорил с ним: