Спартанец

Бритос пришпорил коня, пробиваясь сквозь толпу солдат, которые расступились и пропустили его. Вскоре, оставив позади передовые позиции и поля, защищенные траншеями, они добрались до склона, ведущего к Арголийской равнине. Обогнув предательский город Аргос, который, вероятно, уже вступил в переговоры с персами, они направились к Мантинее и прибыли туда под вечер. На следующий день они стояли у ворот Спарты. Под палящими лучами солнца город сиял ослепительной белизной, с одной из колонн свешивалось длинное черное полотнище.

Они въехали в город в самое людное время; горожане расступались, пропуская их, но бросали на них любопытные и недоверчивые взгляды. Лошади лоснились от пота и шаркали копытами по дорожной пыли, опустив уши и повесив хвосты. Юные воины с трудом держались в седлах. Их доспехи были измяты, одежда порвана и испачкана, тела покрыты синяками и гноящимися ранами. Головы, влажные от жары, поникли на грудь. Оказавшись на большой площади возле Медного дома, они подъехали к нему. В здании заседал совет старейшин с эфорами, обсуждавший последние события. Весть о падении Фермопил уже доставил тегейский всадник с первыми лучами солнца.

Страж провел Бритоса и Агиаса в зал заседаний совета. Их появление было встречено ропотом удивления. Юных спартанцев узнать было непросто: истощенные, покрытые ранами и грязью, с налитыми кровью глазами, запавшими в глазницы, они больше походили на призраков из царства теней, чем на самих себя. Бритос заговорил первым:

– Почтенные отцы, наше сопротивление в ущелье потерпело поражение из-за предательства. Кто-то указал врагам Анопейский перевал, поэтому царь Леонид отпустил союзников, чтобы не приносить их в жертву без нужды. Сам он остался с нашими воинами, чтобы прикрыть их отступление. Мы – единственные выжившие, потому что царь приказал нам доставить это послание. – Он передал кожаный свиток стражнику, который вручил его старшему из эфоров. – Леонид приказал прочесть это в присутствии старейшин, эфоров и царя Леотихида. Немедленно.

Эфор ответил, не распечатывая свитка:

– До нас дошли вести о великой доблести наших воинов при Фермопилах. Они пролили кровь за свободу всех греков, и город почтит их память торжественными похоронными обрядами. Город чтит и вас за то, что вы сражались до истощения сил и подчинились приказам вашего царя. Его послание будет зачитано, как только к нам присоединится царь Леотихид, которого уже вызвали на собрание. А теперь идите, вам разрешается вернуться домой, не оповещая сисситию.

– Нашей сисситии больше нет, – пробормотал Бритос мертвым голосом.

Юноши вышли, опираясь друг на друга. Площадь была залита палящим, беспощадно обжигающим солнцем. Оба опустили веки, прикрывая больные глаза, которые, казалось, вот-вот лопнут, и Бритос надавил на виски. Он не сразу заметил, что люди столпились на площади и пристально смотрят на них. Талос стоял в стороне, едва удерживая за поводья лошадей, мучившихся от укусов мух.

– Они вернулись из царства мертвых, – сказал какой-то ребенок с широко раскрытыми глазами, прячась за ногами отца.

Бритос и Агиас стояли, слегка пошатываясь, и толпа расступилась перед ними.

– Это сын Аристархоса, – воскликнул мужчина в толпе и приподнялся, чтобы рассмотреть его поближе.

Одна из женщин завопила:

– Почему они спаслись? Почему вернулись только они?

Гул на площади стал расти, становясь все громче. Толпа сгустилась вокруг несчастных воинов. Вдруг все головы повернулись в одну сторону: из дверей зала совета вышел один из старейшин. Он сделал знак, что хочет говорить, и в толпе воцарилась тишина.

– Спартанцы, – молвил старик. – Перед вами сейчас стоят два воина. Это доблестные люди. Они принесли нам послание царя Леонида и покинули Фермопилы, следуя его приказу.

Толпа снова расступилась, и воины, едва волоча ноги, подошли к краю площади и встали перед Медным домом. Рядом со столбом, возле которого некогда мучился царь Клеомен, стояла мертвенно-бледная Исмена.

– Мать… – сказал хриплым голосом Бритос. Его щит соскользнул и с грохотом упал на мостовую. – Мать… Ты говорила: с ним… или на нем. – Он рухнул на колени, и Агиас покачнулся за его спиной, как марионетка, подвешенная на крючок. Бритос посмотрел на мать и облизал пересохшие, потрескавшиеся губы. – Мать… он любил тебя до последнего вздоха. – (Исмена опустилась на колени рядом с сыном.) – Мать, я не хотел бросать его… Я не хотел бросать его! – воскликнул он надрывающимся голосом.

Он закрыл лицо руками и зарыдал.

Один из эфоров позвал стражника, и тот вышел и закрыл за собой железную дверь. Эфор направился к середине зала.