Спартанец

– Господа, – сказал он, – царь Леонид и наши воины доблестно погибли в бою, защищая Грецию. Теперь афиняне не смогут отказать в предоставлении флота под командованием флотоводца Эврибиада для защиты Пелопоннеса. Наша задача заключается в дальнейшем укреплении перешейка. Мы отдадим почести павшим воинам и предпримем все возможные усилия, чтобы вернуть их тела, которые не должны остаться без погребения. Наши фокидские союзники помогут нам выполнить эту задачу. Кроме того, необходимо назначить регента, поскольку Плейстарх, сын Леонида, слишком юн, чтобы взойти на престол. Совет уже предложил Клеомброта, брата покойного царя. Он, несомненно, согласится принять бремя регентства в столь трудное и опасное время. У нас также имеются сведения о человеке, который провел армию великого царя к Анопейскому перевалу и обрек наше войско на гибель в Фермопилах.

Вдруг поднялся старик с длинной седой бородой:

– Царь Леонид был обречен на смерть. Нам хорошо известно, что его судьба была предрешена, поскольку это собрание постановило, что ни один человек не будет отозван из рядов обороны перешейка. – (Первый оратор побледнел.) – Быть может, – невозмутимо продолжил старик, – благородные старейшины и эфоры, вы отрицаете истинную причину, по которой царя Леонида послали в Фермопилы на верную смерть? Почтенные отцы, может быть, кто-то из вас решил, что это лишь небольшая цена, которую надо уплатить за то, чтобы афиняне предоставили свой флот для защиты перешейка? Никто не возразил в день собрания, даже я. Но я призываю вас: проявите уважение к памяти доблестных воинов, которых мы добровольно и осознанно принесли в жертву. Мы не имеем права глумиться над ними своим лицемерием. Предатель, конечно, показал солдатам великого царя обходную тропу, и они окружили наших воинов. Но ответьте мне, достопочтенные отцы, разве это могло повлиять на исход битвы? Без этого предателя агония царя Леонида и его людей, вероятнее всего, продлилась бы еще дольше.

Старик сел, накинул на голову капюшон и замолчал, не скрывая своего презрения. После долгой, неловкой паузы эфор снова заговорил:

– Слова благородного Архелаоса, несомненно, вызваны избытком чувств в эту трудную для нашего города минуту. Но все мы понимаем, что наш долг – наказать предателя; его имя – Эфиальт, сын Эвридемоса. Этот человек родом из Малиды. Отныне он не будет знать покоя, пока не понесет должного наказания за свою подлость. А теперь, – продолжил оратор, – настало время прочесть послание царя Леонида.

Он распечатал кожаный свиток и медленно развернул его. В зале воцарилась глубокая тишина.

– Он пуст… – прошептал эфор, побледнев. – Здесь ничего не написано…

Бритос и Агиас надеялись, что после обнародования причины их благополучного возвращения они вновь будут приняты в городе. Однако тени подозрения лишь сгустились над юными воинами. Никто не садился рядом с ними на собраниях, а старые друзья избегали общения. Агиас перестал выходить на улицу, боясь встретить кого-нибудь из знакомых, и проводил дни в постели, устремив неподвижный взгляд в потолок. Он стал выходить только по ночам и долго бродил в темноте по пустынным улицам. Его разум слабел день ото дня. Не помогала даже любовь родителей, ни на минуту не утративших веру в сына. Отвергнутый городом, которому он преданно служил всю жизнь, раздавленный позором, которым его клеймил собственный народ, Агиас утратил привязанность к жизни.

Однажды ночью он шел домой пьяный и взвинченный. Дул горячий, удушливый ветер, поднимая вихри пыли с тихих улиц спящего города. Когда Агиас открывал дверь своего дома, сильный порыв ветра погасил огонь, горевший перед изображениями богов. Он испугался этого зловещего предзнаменования и не решился войти в дом. Вместо этого он побрел к дому своего друга, жившего поблизости, чтобы попросить огня, дабы родители, когда проснутся, не увидели, что он погас. Он постучал в дверь, собака залаяла на цепи, и к нему вышел друг, завернутый в простыню.

– Агиас… – сказал он, – что ты здесь делаешь так поздно, что тебе нужно…

– Я возвращался домой, – смущенно ответил Агиас, – и ветер загасил наш огонь. Позволь мне, пожалуйста, зажечь факел от твоего огня.

Друг посмотрел на него с жалостью и презрением:

– Нет, Агиас. Извини, но я не поделюсь с тобой огнем… Мой брат тоже погиб при Фермопилах… Ты забыл?

Он захлопнул дверь, и ветер подул сильнее, унося вдаль назойливый лай. Агиас попятился, пошатнулся у порога, прислонился к забору и тихо зарыдал. На следующее утро его нашли висевшим на потолочной балке в петле из потрепанного красного плаща.

Весть о страшной смерти Агиаса разлетелась по городу и вскоре дошла до дома Бритоса. Известие принесла мать.

– Бритос, – сказала она и подошла к сыну, который был занят тем, что кормил молосса. – Бритос, ужасная весть. Агиас… Он умер.

– Умер? – переспросил юноша и резко обернулся.

– Да, сын мой, он повесился у себя дома этой ночью.