Спасатели планеты

"Отец меня покинул. Он упал с самолета, и я никогда больше его не видел. И я ненавижу его за то, что он покинул меня…" Но отец не покинул его. Он разбил самолет, пытаясь спасти их обоих. Ничьей вины тут нет…

"Кроме отца. Потому что он пытался перелететь через Хеллеры, где никто из людей…" Он не принадлежит этому миру. Хотя Следопыты, о которых он думал ненамного лучше, чем о диких зверях, приняли чужого ребенка в свой город, в свои дома, в свои сердца. Они любили его. А он…

— И я любил их. — Я обнаружил, что говорю почти вслух, затем обнаружил, что Кила схватила меня за руку, изучающе глядя мне в лицо. Я потряс головой.

— В чем дело?

— Вы меня напугали, — сказала она дрожащим голоском, и я вдруг понял, что случилось. Я затрясся от свирепой ненависти к доктору Элисону. Он даже малой толики того, что могу сделать я, не может сделать, но все же исхитряется выползти из мозга. Как он, должно быть, меня ненавидит! Но будь я проклят, если хотя бы наполовину так, как я его. Он чуть ли не до смерти запугал Килу!

Она стояла на коленях, совсем рядом, и я понял, что есть только один способ разогнать холод, который оставила после себя эта мороженая рыба, заставив его опять провалиться в тартарары. Это человек, который ненавидит все, что не является миром холода, в котором он решил провести свою жизнь. Лицо Килы было поднято, оно было нежное, настойчивое, молящее, и внезапно я потянулся к ней и прижал ее к себе, и с силой поцеловал.

— Мог это сделать призрак? — спросил я. — Или это?

Она прошептала: — О нет, — и ее руки сомкнулись на моей шее. И я повалился на сладко пахнувший мох, устилавший пол. Я чувствовал, как тает моя вторая половина, растворяется и исчезает.

Регис был прав, тут был только один путь.

Старый был вовсе не стар — титул являлся исключительно церемониальным. Этот был молод — не старше меня — но обладал достоинством и величавостью, и тем же странным неуловимым качеством, которое я заметил в Хастуре.

Было что-то, как мне показалось, что утратила Терранская Империя, когда перебиралась со звезды на звезду — чувство собственного положения, достоинство, — которое никогда не требовало выражения, потому что никогда не покидало тебя.

Как у всех Следопытов, у него было лицо без подбородка и уши без мочек, тело с густой шерстью, которое выглядело слегка нечеловеческим. Он говорил очень тихим голосом — все Следопыты обладают утонченным слухом — и я должен был напрягать слух и помнить о том, что следует сдерживать голос.

Он протянул мне руку, и я склонил над ней голову и прошептал: Выражаю тебе покорность, Старый.

— Не будем об этом, — пробормотал он тихим щебечущим голосом. — Садись, сынок. Мы рады тебе, но чувствуем, что ты сомневаешься в нашем доверии к тебе. Мы отпустили тебя к твоему народу, потому что чувствовали, что с ними ты будешь счастливее. Неужели мы были недобры к тебе, что спустя столько лет ты вернулся к нам с вооруженными людьми?

Порицание в его глазах было несомненным, и я сказал беспомощно:

— Старый, люди, пришедшие со мной, не вооружены. На нас напала банда тех, кому нельзя в городе, и мы защищались. А столько людей сопровождает меня потому, что я не ходил этим путем в одиночку.

— Но это не объясняет, почему ты вернулся, — укор в его голосе ощущался явно.

Наконец я сказал: — Старый, мы пришли, как просители. Мой народ умоляет твой народ в надежде, что ты… — я хотел было сказать: "будешь человечен", — что ты будешь добр с нами всеми, как со мной.

Лицо его ничего не выражало.

— О чем ты просишь?

Я объяснил. Я рассказал плохо, запинаясь, путаясь в медицинских терминах, зная, что они не имеют эквивалентов на языке Следопытов. Он слушал вновь и вновь задавая задумчивые вопросы. Когда я упомянул обещание терранского Легата признать независимое и сепаратное правительство Следопытов, он нахмурился и перебил меня:

— Мы, Народ Неба, не имеем сношений с терранцами, и нам ни к чему их признание.

На это у меня не было ответа, и Старый продолжал добродушно, но и безразлично:

— Нам не хотелось бы думать, что лихорадка, которой у нас болеют маленькие дети, уничтожает столько жизней. Но вы не можете упрекать нас в этом с чистой совестью. Вы не можете сказать, что мы распространяем болезнь: мы никогда не переходим через горы. Разве мы повинны, что сменяются ветры, и луны сходятся на небе? Когда людям приходит время умирать, они умирают, — он простер руки отпуская меня. — Я дам тебе людей, они проводят вас до реки, Джейсон. Не возвращайся.

Неожиданно Регис Хастур встал и поглядел ему в лицо,

— Ты выслушаешь меня, отец? — он без промедления использовал церемониальный титул, и Старый сказал раздраженно: — Сын Хастура никогда не должен обращаться как проситель, к Небесному Народу.