Читаем Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание полностью

А почему вспомнились оба, сам не понял. А, они же оба Николаи Ивановичи[158]. Бухарин Анне[159] голову закрутил, старый […] и вообще был бабником. Не пожалел девчонку, сволочь. Ну черт с тобой, сам себя не пожалел, но девочку зачем, она же тебе в дочки годится. Ну ладно, не устоял, а зачем ты в заговор полез. Все думают что умные, что куда там Коба, я сам себе не хуже Кобы. И тоже сбивают, так уже не детей, а постарше. Сколько тот же Николай Иванович мозгов свернул молодым работникам. А потом их стрелять приходится[160]. Тоже академик нашелся, бабочек собирал[161].

А Троцкий. Этот и сейчас головы мутит. Сколько из-за него людей под расстрел пошло. А пишет, что Сталин кровавый палач.

Война показала, что у нас [тьма долбанутых], а героев и честных людей еще больше. Так если тебе власть дали, так ты опирайся на людей и сам будь человеком. Везде дела – только работай и работай. Было плохо, стало хорошо. Разве это плохо? Нет, ему надо чтобы он был главным, ему Коба не указ, мы сами можем. Евдокимов все уговаривал, кулака они уничтожат, а сельское хозяйство не поднимут. Говорил, надо сбросить Сталина.

А мы тебя сбросили, а село подняли. И страну подняли. Ну зачем они под ногами болтаются.

Власти хочется. Работать не умеют, языком болтают, а власть сдавать не хотят. И работать не хотят. А надо с утра до вечера, и ночь прихвати. Потому что дела много, а времени не хватает. Если бы все работали, то не было бы этого конфуза с финнами. Все было у нас сразу, одного не было, надежного руководства. Надо было готовиться, а они даже лыж не приготовили загодя.

Стрелять таких, так новые появятся. А что делать? Без новых людей не проживешь. Старое не переделаешь, надо на новое опираться.

Что-то меня на философию потянуло, хватит.


15/III-40

Коба говорит, надо активно включать разведчиков в операции по политическому зондажу. Говорит, теперь снова началась эпоха империалистических конфликтов и надо использовать в нашу пользу все противоречия. Вот они уже воюют друг против друга, слабо пока, но пусть это тянется. А мы будем укрепляться. А там посмотрим.

Говорит, что с финнами не получилось, потому что финны долго жили под шведами и научились национальному единству. Поэтому и в революцию не получилось советизировать Финляндию, и сейчас. Ленин пошел на признание независимости Финляндии, а Прибалтике независимость немцы обеспечили штыком. Теперь там марионетки. Они нам улыбаются сквозь зубы, им ближе немцы и англичане. Или американцы.

Потом говорит: «Нам надо подумать о Латвии, Эстонии и Литве. С ними проще, там уже наши войска. Пока трогать не надо, но надо держать руку на пульсе. Говорит, это, Лаврентий, по твоей линии. Мы должны знать, чем они дышат и куда смотрят. Надо не пропустить момент, когда нам надо действовать решительно».

Вздохнул, говорит: «Вот Ильич был мастер. Точно выбрал момент и ударил. А нам наука».

Я напомнил, что они друг с другом шушукаются. Литовцы в Берлин ездили, их военные совещаются[162]. Он говорит: «Я помню. Потому и говорю тебе, следите в оба. Чтобы мы имели точную картину».

Сижу думаю. Надо ориентировать Всеволода[163], Павла[164] и Фитина[165]. Пусть тоже думают и разрабатывают. Надо поговорить с Владимиром[166]

.

Немцы готовят весной наступление[167], а что им остается. Им надо что-то решать. Англичане собираются минировать прибрежную полосу вдоль Норвегии, так что Гитлеру надо шевелиться. Надо ждать событий. У нас пока тихо, но тоже есть подозрения. Из Польши залетел немецкий самолет. Вроде бы заблудился и неполадки в моторе. Может и так. Коба спрашивает: «Как, отпускать?»

Я говорю, экипаж отпустить, а самолет пусть сначала изучат, может что пригодится. Они ж сказали, что неполадки, так мы отремонтируем, а потом отдадим. Так и решили.

Коба спрашивает: «Случайно или не случайно?» Василевский[168] говорит, случайность. А Коба говорит: «Если случайность имеет политическую окраску, к ней не мешает присмотреться». И на меня смотрит.

Надо учесть[169].


18/III-40

Не успели разобраться с одним самолетом[170]

, залетела целая группа[171]. Вчера докладывал Кобе один. При мне вызвал Клима и Молотова. Случай серьезнее, то возвращали экипаж, а теперь есть один труп и наверное будет второй. Коба встревожен и я не пойму. Они что, собираются воевать с нами? Они что, дураки? Вряд ли.


20/III-40

Все, есть и второй труп[172]. Масленников[173] докладывает, что возникали вопросы с передачей трупов и подписанием акта о нарушении. Потом пограничный комиссар извинился и устно заявил, что больше таких нарушений со стороны Германии не будет. А вчера снова 5 самолетов нарушили на украинском участке границы[174]. Хренотень какая-то. И просто через границу прут нарушители, и на белорусском участке, и на украинском. Это надо обдумать.


25/III-40

Перейти на страницу:

Все книги серии Сокровенные мемуары

Петр Лещенко. Исповедь от первого лица
Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

Многие годы имя певца, любимого несколькими поколениями советских (и не только советских) людей, подвергалось очернению, за долгие десятилетия его биография обросла самыми невероятными легендами, слухами и домыслами.Наконец-то время восстановить справедливость пришло!Время из первых уст услышать правдивую историю жизни одного из самых известных русских певцов первой половины ХХ века, патефонной славе которого завидовал сам Шаляпин. Перед нами как наяву предстает неординарный человек с трагической судьбой. Его главной мечте — возвращению на родину — не суждено было сбыться. Но сбылась заветная мечта тысяч поклонников его творчества: накануне 120-летия со дня рождения Петра Лещенко они смогли получить бесценный подарок — правдивую исповедь от первого лица.

Петр Константинович Лещенко

Биографии и Мемуары / Документальное
Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает
Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает

Эта книга полна неизвестных афоризмов, едких острот и горьких шуток великой актрисы, но кроме того вы увидите здесь совсем другую, непривычную Фаину Раневскую – без вечной «клоунской» маски, без ретуши, без грима. Такой ее знал лишь один человек в мире – ее родная сестра.Разлученные еще в юности (после революции Фаина осталась в России, а Белла с родителями уехала за границу), сестры встретились лишь через 40 лет, когда одинокая овдовевшая Изабелла Фельдман решила вернуться на Родину. И Раневской пришлось задействовать все свои немалые связи (вплоть до всесильной Фурцевой), чтобы сестре-«белоэмигрантке» позволили остаться в СССР. Фаина Георгиевна не только прописала Беллу в своей двухкомнатной квартире, но и преданно заботилась о ней до самой смерти.Не сказать, чтобы сестры жили «душа в душу», слишком уж они были разными, к тому же «парижанка» Белла, абсолютно несовместимая с советской реальностью, порой дико бесила Раневскую, – но сестра была для Фаины Георгиевны единственным по-настоящему близким, родным человеком. Только с Беллой она могла сбросить привычную маску и быть самой собой…

Изабелла Аллен-Фельдман

Биографии и Мемуары
«От отца не отрекаюсь!» Запрещенные мемуары сына Вождя
«От отца не отрекаюсь!» Запрещенные мемуары сына Вождя

«От отца не отрекаюсь!» – так ответил Василий Сталин на требование Хрущева «осудить культ личности» и «преступления сталинизма». Боевой летчик-истребитель, герой войны, привыкший на фронте смотреть в лицо смерти, Василий Иосифович не струсил, не дрогнул, не «прогнулся» перед новой властью – и заплатил за верность светлой памяти своего отца «тюрьмой и сумой», несправедливым приговором, восемью годами заключения, ссылкой, инвалидностью и безвременной смертью в 40 лет.А поводом для ареста стало его обращение в китайское посольство с информацией об отравлении отца и просьбой о политическом убежище. Вероятно, таким образом эти сенсационные мемуары и оказались в Пекине, где были изданы уже после гибели Василия Сталина.Теперь эта книга наконец возвращается к отечественному читателю.Это – личные дневники «сталинского сокола», принявшего неравный бой за свои идеалы. Это – последняя исповедь любимого сына Вождя, который оказался достоин своего великого отца.

Василий Иосифович Сталин

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее