Спасите наши души

— И да не соблазнят вас мирские искушения — все они пыль и суета перед лицом Вечного. Ибо как сказал Господь: «Ибо ты говоришь: «Я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся» ⁽¹⁵⁾. «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю», — девушка машинально повторила услышанные слова, — а ведь Он Сережку любит, иначе не связался с ним по Интернету. Значит и его Он «обличаю и наказываю». Ох, Господи, не надо его наказывать, он хороший, очень хороший…»

А между тем над головами вдохновенно плыло: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною…» ⁽¹⁶⁾. «А мы с Сережей услышали Его? Услышали! И Сергей должен опубликовать то, что напечатал принтер. Может, именно для этого Он его и избрал», — Инна во все глаза смотрела на своего любимого мужчину.

«Побеждающему дам сесть со мною на престоле Моем, как и я победил и сел с Отцом моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам» ⁽¹⁴⁾

, — неслось в Небеса. «А мы с Сережкой кто — побеждающие или нет. И где мы будем, в конце концов — ох, наверное, уж не на престоле», — девушка не спеша, удалялась от церкви, удалялась от любимого, удалялась от Бога… — не буду впутывать Сергея в эти свои дела. Я и так его запутала между Богом и собой. Бог мне тогда помог, может и сейчас поможет».

5

Инна в этот день проснулась поздно. Посмотрела на часы — полдесятого. Она сладко потянулась в постели и встала. Посмотрела в окно — серое неуютное утро раскинулось за ним. Моросил легкий дождь. «Интересно, почему вид падающих капель дождя и мечущихся языков пламени костра всегда навевает на человека грустно–философское настроение и так гипнотически притягивает его взгляд? Наверное, в это время, вся его человечья сущность напоминает его грешной душе и о падении Адама, и о всемирном потопе и о геенне огненной — как наказаний за грехи людские. А грешен же человек, ох как грешен», — Инна про себя грустно улыбнулась и отвернулась от окна. «Сегодня вечером он придет», — мысль, даже скорее не мысль, а теплое чувство всплыло откуда–то изнутри. И сразу улучшило настроение девушки. Она снова сладко потянулась: «Ох, быстрей бы этот самый вечер наступил». Девушка накинула халат и отправилась в ванную комнату.

Зубная паста зеленой жирной гусеницей легла на щетку. «Интересно, когда девушка берет в рот банан, мужчины от этого зрелища балдеют, а когда сует туда же щетку — в лучшем случае равнодушны. А впрочем, все правильно, все по старику Фрейду. Девушка, с бананом во рту похожа на девушку с…, ну понятно с чем, а девушка со щеткой напоминает им дикого, небритого джигита с кинжалом во рту. А мужики, слава Богу, в большинстве своем не гомосексуалисты». Щетка последний раз прошлась по зубам, чистка зубов закончилась. Закончился и психоанализ по Фрейду. Мытье лица и шеи в холодной воде (горячая вода в доме была такой же редкой гостьей, как и султан в покоях нелюбимых жен) подвигла девушка на следующий внутренний монолог. «Вот попробуй придерживаться привычки западноевропейцев — принимать душ утром и вечером. Господи, ну почему у нас все так — живем как свиньи, питаемся как свиньи и сами грязные как свиньи. Неожиданно девушка увидела в углу ванной полки. За старым, пустым флаконом из–под шампуня, Гришкин бритвенный станок. И вмиг всплыло перед глазами — она и Гришка, тут в ванне… " И как свиньи, любим выкачаться в грязи», — про себя добавила Инна.

Умывшись, причесавшись, девушка собралась на базар — в холодильнике шаром покати. На базар Инна ходить любила. Ей приносило своеобразное удовольствие эта толчея и гомон людей, эти заваленные ряды с разноцветными и яркими овощами и фруктами. Она ощущала какой–то внутренний трепет и легкое возбуждение при виде здорового, сильного мужика, с закатанными по локоть рукавами и рубящего топором мертвую плоть, а потом бросающего отрубленные, влажно шлепающиеся на прилавок, куски мяса. Ей нравилось спрашивать цену товара, делая при этом равнодушное, даже чуть недовольное лицо. И смотреть, как продавец старается уговорить ее купить товар, напряженно улыбается и заглядывает ей в глаза. Приятно, черт возьми, хоть в мелочи, но почувствовать себя хозяином положения. И даже банальное кавказско–национальное: «Дэвушка, какой красавица. Дэвушка, купы мандарын. Почти даром отдам», доставляло ей чувство, чем–то сходное с тем сладостно–мстительным чувством, которое испытывает благополучная независимая женщина при виде опустившегося мужчины–неудачника. А то, что она проходит так дразняще–близко от этих детей гор — такая гордая, красивая и главное — недоступная для них, делало это чувство сильнее вдвойне.