Спасти Феникса

Три воробьиных зуба. Фу позволила своим чувствам потыкаться в то, что обнажила триада. Поблизости от Гербаньяра она не то увидела, не то ощутила нечто похожее на далекие сети, паутинки, наброшенные поверх макушек деревьев. Ближайшая уже неторопливо подкрадывалась к ним, была всего в какой-нибудь половине лиги.

Вероятно, это остальные ищейки, пытавшиеся их унюхать. Одно было до боли очевидно: она не должна оказаться даже близко от этих сетей. Клокшелом уже ускакал достаточно далеко. Пора было двигаться.

Фу отпустила третий воробьиный зуб и соскочила с ветки, собираясь повисеть на пальцах.

Вместо этого каждая косточка в ее руках налилась свинцом. Пальцы соскользнули с ветки. Она грохнулась на землю, подняв облако иголок и вороношелка и получив неслабый удар под дых.

Она ловила ртом воздух, а ветки кедра и серебристое небо кружились над ней. В ушах стоял только тоненький звон, пока глухой звук не подсказал, что один из мальчишек тоже спрыгнул с дерева.

Над ней склонился Тавин. Выглядел он гораздо лучше. Во всяком случае, так ей показалось. Меньше крови, меньше болезненных ужимок. Возможно, он уже не хромает. Значит, ему лучше, так?

Его губы двигались, но она не улавливала ни единого слова – мешал тупой звон. У него и в самом деле красивые губы. Даже несмотря на каплю крови, запекшуюся в уголке.

Она почти поверила страху на его лице. Сегодня он уже пострадал за нее. Чуть не умер. Это ж надо! Родичи могли пойти на это. Каста могла. Но не лордик под крылом королевского семейства. Это было странно. Он был странным.

Он опустился с ней рядом, и, хотя мысли Фу ускользали и смешивались в ее растрескавшемся мозгу, одна мысль, ужасная и простая, вынырнула на поверхность: ей это нравится.

Она хотела, чтобы он остался рядом. Не на день и не на луну. Она хотела, чтобы он остался даже после исполнения клятвы. Она хотела этого больше, чем знала, как вообще кого-то хотеть. Она хотела этого больше, чем огня, стали или зубов.

И от всего сердца это желание ненавидела.

– …Слышишь меня? – донесся сквозь звон в ушах взволнованный голос Тавина. – Фу? Ты ранена?

Она смотрела на него, моргая, и в голове у нее постепенно прояснялось. В следующее мгновение она рассмеялась.

Смех получился невеселым.

Налет чудовищ. Грешник в пене. Первое перерезанное ею горло. Войночар, у нее на глазах варящий человека в его собственной крови. Засада в исполнении любимых Стервятников королевы. Тот же войночар, чуть не сломавший ради нее собственную шею. Клокшелом, удаляющийся целым и невредимым. Падение с этого дурацкого дерева.

И предательское сердце, которое отказывалось слушать голос рассудка.

Она это ненавидела. Ненавидела это все. Ненавидела его. Ненавидела себя.

– Что-нибудь еще? – каркнула она, махнув ослабевшей, испачканной в крови рукой небесам. – Завет? Хочешь испытать меня какими-нибудь новыми катастрофами? Еще не вечер.

Тавин перевел дух, потом убрал с ее лба челку, задержал на нем покрывшиеся мозолями пальцы.

– Давай не будем подсказывать Завету. Ты можешь двинуть…

– Давай ты не будешь говорить мне, что делать.

Фу смахнула его руку и заставила себя сесть, ощущая в костях необычное возмущение. Он не имел на нее права, даже на крохотный кусочек, тем более на сердце. Ярость развела ее язык с рассудком.

– Ты чертов дурак. Мы могли бы зайти в Гербаньяр и так же спокойно выйти до появления Клокшелома, так нет же, тебе обязательно надо было потерять голову, да?

Тавин зыркнул на нее в смущении. Часть ее испытывала вину. Он ведь завалил того мужика из-за нее.

Но она об этом не просила. Хотела этого, возможно, до омерзения хотела, чтобы на ее глазах сгорел Клокшелом. Однако хотеть и просить были зверьми с совершенно разными именами.

– Нам повезло, что Соколы из Гербаньяра не утыкали нас стрелами на месте, – бросила она. – Королеве это ведь понравилось бы, да? Мертвые Вороны, мертвый принц. Ты бы выполнил за нее ее работу.

Тавин смотрел в землю. Может быть, если она подтолкнет его дальше, эта чушь между ними закончится. Он перестанет делать вид, будто Ворона и Сокол могут идти одной дорогой иначе, чем два чужака, а она перестанет делать вид, будто ей это неважно.

В его взгляде снова сверкнул гнев. Выражение губ говорило, что обращен он будет не на нее.

Почему-то это лишь раззадорило ее.

– Послушай, какой Стервятник отрезал тебе язык? Ты не смог смолчать, когда под огнем были все наши шкуры, а теперь это тебя устраивает? Ты вот уже скоро две недели рядишься в моих сородичей. Когда же ты поймешь: быть Вороной означает, что нельзя делать то, что тебе хочется?

– Только не пытайся мне сказать, будто я делаю то, что мне хочется, – ответил Тавин.

Он качнулся на каблуках. Провел ладонью по рту, взялся за подбородок. Отвернулся.

В испуганно повисшей тишине Фу не могла взять в толк, обращалась ли она к Тавину или к себе.

Воздух разрезал голос принца.

– Довольно. Он не виноват.

– Если под «не виноват» ты имеешь в виду «отвечай за его вину», тогда да.