Спасти Ивановку

— Видите ли, дети должны вас называть по имени-отчеству. Ваше имя для русских звучит странно. Не принять ли вам для занятий русское имя, к примеру, Григорий Иванович или что-то наподобие?

— Да как же это, для всей деревни я буду Вацлавом, а для своих учеников Григорием Ивановичем? Путаница получится. Да и в наших краях есть поляки кроме меня, как-то же люди их имена произносят…

В этот момент открылась дверь и вошла… она, самая любимая и самая обиженная Вацлавом женщина.

— Проходите, Аглая Всеволодовна! — привстал на стуле директор. — Проходите, познакомлю вас с новым учителем рисования!

Вацлав пронзительно смотрел на нее снизу вверх.

Аглая вдруг покраснела, неловко стала поправлять оборки на платье, потом прикрыла лицо руками и стремительно вышла, а вернее сказать, выбежала.

Егор Кузьмич шмякнулся обратно на стул. Мужчины недоуменно посмотрели друг на друга.

— Не понимаю, что это с ней, — пробормотал директор, — да вы не обращайте внимания, пожалуйста. Она обычно женщина спокойная, доброжелательная, работу свою любит, но натура творческая, истерическая, — он развел руками.

— Ладно, когда можно будет узнать расписание? — спросил Вацлав.

— Да я прямо сейчас составлю, минут через десять скажу вам, когда приходить на занятия. А вы пока сходите, посмотрите свой кабинет, он на втором этаже.

На втором этаже раздавались негромкие звуки фортепиано, и Вацлав пошел прямо туда. Открыл дверь и опять увидел Аглаю. Она сидела за инструментом и с печальным видом что-то наигрывала. Услышала шаги, увидела вошедшего и быстро захлопнула крышку фортепиано.

— Откуда ты взялся, зачем пришел?

Вацлав подбежал к ней, опустился на колени и крепко обнял. Под платьем угадывалось такое родное тело, и мягкие нежные руки невольно обнимали его в ответ.

— Уходи, слышишь, — бормотала Аглая, по щекам текли слезы, в глазах металась обида, но в самой их глубине угадывались искры бесконечной любви.

Вацлав припал губами к ее рукам, потом начал целовать губы, щеки, шею. Ощущение близкого счастья, как молния, пронзило все его естество. Как будто он опять попал к себе домой после долгой дороги, как будто в солнечной ладье заскользил посреди облаков.

— Ты опять меня бросишь, — рыдала Аглая, — ты опять сбежишь.

— Нет, — твердо сказал Вацлав, — ну прости меня, прости, дорогая, я сам не понимаю, что мной тогда двигало! Я больше никогда и никуда от тебя не сбегу. Я с семьей сюда приехал, но мне не нужна жена, мне нужна ты!

— Как же долго ты ко мне ехал, — сквозь слезы улыбнулась Аглая.

На минуту он испытал легкое разочарование, заметив, что она постарела, морщинки появились, какие-то мешки под глазами, истерически дергались губы. Но в этой женщине даже недостатки ему нравились.

— У тебя кто-то есть?

— Нет, — она снова заплакала. — Скоро ученики придут, ты пока уходи.

Вацлав забрал у директора расписание и вышел на крыльцо школы. Счастливый и окрыленный, он не понимал, что ему делать и куда теперь идти. Домой уж точно не хотелось, там вечно перекошенное злобное лицо жены. И он пошел по направлению к дому Куриловых.

Ирина Игоревна возвращалась со своего первого урока географии в местной школе. Сентябрьский денек дышал теплом. Но жарко уже не было, высоченные сосны навевали в тени прохладу. Какое же это ни с чем не сравнимое удовольствие — вновь заняться любимым делом. Учеников в классе совсем немного, около десяти человек, погружать их в мир знаний труда не составляет. Да и предмет у нее интересный — география, надо видеть эти увлеченные и потрясенные лица, когда она им рассказывает, что Земля круглая, Мировой океан покрывает больше семидесяти процентов всей поверхности, а Тихий океан, который не так уж далеко от нас находится, занимает на планете больше места, чем вся суша.

Может, зайти в магазин, но зачем? В доме у Спиридона всегда накормят, помыться и привести себя в порядок есть где. Солнцезащитный крем, конечно же, еще не продается…

На центральной улице на каждом шагу встречались люди, ведь сезон полевых работ почти закончен. Мимо нее проскакал было какой-то человек на лошади, но вдруг обернулся, остановился и спрыгнул на землю.

— Боже, Матвей! — ахнула Ирина Игоревна.

Она глазам своим не верила. Да, Матвей собственной персоной идет прямо к ней. Не сильно он и постарел. Если и есть седина, то в его светлых волосах она почти незаметна. Вертикальные морщины на лбу появились, это да, лицо загорелое после летней страды. Черты лица стали резче, и выражение лица не такое юное и свежее, как было. Оно и понятно, столько лет прошло с их последней встречи.

— Ирина, голубка моя! — он взял ее за руки. — Где ж ты была столько времени?

— А то ты не знаешь, — улыбнулась в ответ женщина, — жена небось рассказала, как она гналась за мной до самого леса?

Матвей потупился.

— Жена моя рассудок потеряла, все твердила, будто ты улетела на какой-то вонючей колымаге…

Ирина Игоревна расхохоталась, но, поймав укоризненный взгляд, спохватилась и стала опять серьезной.

— Ей почудилось, от злости наверно, — сказала она, — в других вопросах она не теряла рассудок?