Спасти шпиона

Если пройти через наполненный деликатными звуками фортепьяно просторный вестибюль – мимо толстых колонн из черного, в белых прожилках мрамора, с тяжелой золотой отделкой, под такими же помпезными черно-золотыми люстрами, мимо неожиданно аскетичной стойки рецепции, потом подняться в бесшумном дубовом лифте с зеркальными дверьми, хрустальной люстрой и вогнутыми хромированными кнопками, перемигивающимися красной светящейся окантовкой, на двенадцатый этаж, то окажешься в остекленном баре «О2 LOUNGE» с креслами-ракушками и огромной открытой верандой.

На веранде, погрузившись в мягкую подушку большого белого дивана, сидел человек и меланхолично ел суши под саке, разглядывая великолепную панораму российской столицы. Он смотрел на узорчатые башенки и золотые купола собора Василия Блаженного, рубиновую звезду и часы Спасской башни, сверкающее на солнце золото кремлевских соборов, зеленые крыши административных зданий Кремля, трепещущие на ветру трехцветные флаги и главный флагшток над куполом Сената, похожий на изящную, салютующую небу шпагу. Сейчас ее острие было пустым, свидетельствуя о том, что Президента в резиденции нет.

Человек ловко орудовал не слишком удобными остроконечными палочками, отправляя в рот морские деликатесы. Дальневосточный краб, тунец, лосось, желто-хвостая лакерда, сладкая креветка, осьминог… Рисовые пышки здесь лепили не очень плотными, и, когда он пытался пропитать их получше соевым соусом, изрядно сдобренным васаби, некоторые распадались. Это раздражало, но не сильно: у человека были тренированные нервы и желудок – он мог есть все, причем сырую рыбу не только без риса, но и без соуса, острого имбиря, резкой зеленой горчицы и теплой рисовой водки. Кроме того, когда он был в Москве тридцать пять лет назад, японской кухни здесь не было вообще. Зато ему пришлось три года питаться гороховыми супами, макаронами и кашами, на которых он даже прибавил в весе. Так что прогресс налицо, и поводов для раздражения нет…

Человеку было за шестьдесят, но широкие плечи, ровная спина и живые блестящие глаза свидетельствовали, что он в отличной физической форме. Волевое лицо с квадратным подбородком, выступающие скулы, уверенный, с легким прищуром взгляд делали его похожим на Клинта Иствуда. Он прожил несколько жизней, и одна была тесно связана с Москвой. За треть века здесь многое изменилось, и сейчас он поворачивал короткостриженую седую голову справа налево, рассматривая могучие, но аскетичные сталинские высотки и копирующие их современные новоделы с баснословно дорогими пентхаусами, ряды старых, потускневших от времени и явно требующих ультразвуковой чистки «зубов» Нового Арбата, голубоватые, похожие на стаканы для коктейлей небоскребы новейшего времени, красное с белым здание «Президент-отеля», гравированный купол храма Христа Спасителя, железную мачту скульптурного фрегата и поднятую руку Петра I… Он видел три полукруглые, похожие на ангары, галереи ГУМа и парящих над ними золотых двуглавых орлов… Слева он видел заурядное, ничем не привлекающее внимание иностранцев, но обязанное быть важным и значимым для российских граждан здание Государственной думы. Для человека, похожего на Клинта Иствуда, Дума никакого интереса не представляла. Он был американцем, и в одной из прошлых жизней его звали Кертисом Вульфом.

Человек доел суши и допил саке. Официант почему-то не появлялся. Несмотря на высокий класс отеля и умопомрачительные цены, обслуживание здесь оставляло желать лучшего. Может быть, потому, что «Ритц-Карлтон» открылся только шесть дней назад и персонал не успели вышколить. А может, потому, что русский сервис почти никогда не соответствует московским ценам. Но бывший Кертис Вульф никуда не спешил. Он закурил сигарету, откинулся на спинку дивана, глубоко затянулся и продолжал смотреть по сторонам. Он видел многочисленные строительные краны и красно-белые трубы на горизонте, видел огромный крутящийся знак «Мерседеса», рекламы «БиЛайна» и «Мегафона»…