В 20.10 человек в «Форде» заметил, как осторожно бредущая вдоль газона фигура вдруг нырнула в калитку третьего дома. Он взял лежащую на соседнем сиденье трубку и набрал номер.
— Шеф, тут какой-то парень пожаловал.
— Хорошо, — ответила трубка голосом Сурена Бабияна. — Смотри в оба. Я заказал ужин, через час-полтора подъедем.
Суслик вздохнул. Он бы тоже был не прочь поужинать. Хотя бы гамбургер пожевать…
Мигель стоял как столб.
— Убирайся, сволочь! Убирайся вон! И не смей прикасаться ко мне! Не сметь!!.. — истерически взвизгнула Оксана, когда он сделал робкую попытку пошевелиться. — Ты мне жизнь сломал, подонок! И еще смеешь приходить сюда! Вон! Вон!..
Может, оттого, что большую часть своего монолога она произносила по-русски, может, по какой другой причине, но Мигель не уходил. Он вжал голову в плечи и приподнял руку, то ли пытаясь таким образом остановить поток брани, то ли прикрываясь, будто Оксана бросалась в него не словами, а камнями, утюгами и тостерами. Скорее всего, дошло бы и до тостеров, но в какой-то момент он стремительно надвинулся на нее и схватил за запястья. Оксана зашипела, как разъяренная кошка, попыталась вырваться, но он не отпускал.
— Прости меня! Я очень виноват перед тобой! Я не хотел!
Он опустился на колени, выпустил ее ладони и с силой обхватил за ноги.
— Да, я ходил к проститутке, но это было до тебя… Я ничего не знал. Даю тебе честное слово!!
Он тоже плохо говорил по-английски, особенно сейчас, когда был взволнован и расстроен, и вместо английских слов вылетали по большей части испанские, да и те были далеки от языка Борхеса и Кортасара. Мигель не понимал по-русски, Оксана не понимала по-испански, они оба не понимали друг друга, и в то же время для того, чтобы понять, им не нужно было никаких слов. Вообще никаких. Ни русских, ни испанских.
— Сволочь! Сволочь! Сволочь!
Он говорил, вжимаясь лицом в низ ее живота и сквозь бриджи обжигая тело горячим дыханием, а Оксана клоками рвала черные жесткие волосы. Потом стала бить его по голове, сжимая костяшки пальцев, чтобы получилось побольнее. Ее лицо побледнело, исказилось в злобной гримасе, она лупила что есть силы, отбивая себе руки. А он будто ничего не чувствовал, не вздрогнул ни разу и только твердил:
— У нас все будет хорошо, вот увидишь… Мы оба вылечимся и начнем новую жизнь. Мы можем уехать отсюда хоть завтра… У меня есть деньги! Много денег!
Оксана даже перестала его колотить. Это было выше ее сил. Ее разбирал приступ истерического смеха.
— Какие деньги?! — взвизгнула она не своим голосом. — У тебя? Откуда?!..
— Смотри!
Он метнулся к сумке, которую бросил в прихожей, порылся и вынул пачку двадцати- и пятидесятидолларовых купюр, жемчужное ожерелье и часы «Лонжин».
— Этого нам хватит надолго! — радостно воскликнул Мигель. — Мы разбогатели и теперь сможем жить, как короли!
У Оксаны оборвалось сердце. Страшная мысль, которая шевелилась в ее душе и которую она безуспешно прогоняла, наглядно материализовалась в этом «богатстве».
— Здесь три тысячи? — омертвело спросила она, еще надеясь, что случится чудо, и все окажется простым совпадением.
— Нет, тут меньше, я купил машину, — сказал Мигель и осекся. — А откуда ты знаешь, что было три тысячи?
— Вижу… по толщине пачки… — медленно вымолвила Оксана.
Она смотрела на Мигеля округлившимися от ужаса глазами. Он сидел перед ней на корточках, возбужденный, растопырив руками ожерелье. Глаза маниакально блестели, к потной щеке прилипли несколько вырванных с мясом спутанных прядей, рот открывался и закрывался, оттуда вылетали какие-то слова, которые Оксана не слышала. Кажется, он предлагал ей померить это замечательное украшение.
— Ты такая умная! — радовался Мигель. — Когда мы с тобой уедем? Смотри, какие у нас есть часы! Мы теперь никуда не опоздаем… Ты довольна? Я все делаю для тебя! И еще буду делать!
Да, она узнала эти часы. Последний визит к Джессике: демонстративно-назидательная молитва перед обедом, холодная отстраненная вежливость хозяев… Джон смотрит на свой «Лонжин» и включает телевизор. Потом отчетливо представила, как Мигель снимал эти часы с убитого, как отстегивал окровавленный браслет, не обращая внимания на стоны раненой Джессики, как потом в своей квартире отмывал их под краном в умывальнике и как сам мылся в душе, оттирая мочалкой кровь… И все это он делал ради нее.
Ради нее.
Ее чуть не вырвало, она подалась вперед, прикрывая рот рукой.
Мигель неловко попытался обнять ее, она оттолкнула его руку: ей показалось, что она в крови. Собственно, так и было. Оттолкнула и испугалась. Ведь он ненормальный, убийца, он и ее может убить!
— Извини, мне плохо. Наверное, от лекарств.
— Ничего, моя королева! Так когда мы уедем?
— Завтра. А сейчас уходи, я очень устала, и у меня плохое настроение… И забери все это… Деньги должны храниться у мужчины…
Больше всего ей сейчас хотелось остаться одной. Подальше от Мигеля, от этого жалкого кровавого «богатства».
— Ты меня простила? — Он как щенок заглядывал ей в глаза.
— Да, да, простила, — сказала Оксана, нетерпеливо подталкивая его к двери. — Иди, иди, пожалуйста…