Спасти шпиона

— Еще не знаю. Но ведь мы ищем предателя среди ваших курсантов, верно? — Сперанский ехидно рассмеялся. — Я в таких случаях ошибаюсь редко. Опыт…

— Я вам ничего не говорил, — Профессор замкнулся и замолчал.

Настроение у него было испорчено. Хотелось оправдаться, и он мучительно думал — как.

— Тогда, в восьмидесятом… — проговорил Носков спустя несколько минут. — Я слышал, как вы разговаривали с горничной. Я слышал почти все.

— Я разговаривал со многими горничными, — буркнул Сперанский. — О какой именно вы говорите?

— Она ведь тоже была ни при чем. С кенийцами, по крайней мере, в контакт не входила. Ее ведь никто не тронул из наших — ни капитан, ни даже этот бешеный Шульц…

— А-а, вот вы о чем… Ну и что? — оживился Сперанский. — Хотите, чтобы я по вашему примеру вывел какую-то бредовую теорию? Будто бы минет, который я приправил этой девочке, спас ее от верной гибели? Сделал ее здоровой, счастливой, красивой и богатой?

Профессор закашлялся, судорожно нашаривая в кармане платок. Он кашлял и кашлял, едва не выворачиваясь наружу, так что Сперанский не выдержал и похлопал его по узкой согбенной спине. Носков тут же предостерегающе выставил руку: не надо. На этот раз он, похоже, все-таки обиделся.

— Зачем же вы так? — проговорил Профессор, вновь обретя дар речи. — Я к вам со всей душой, как профессионал с профессионалом, говорю о серьезных нравственных проблемах оперативной работы, а вы мне — про минет. Гадко это… Несправедливо.

Сперанский очень внимательно выслушал его и еще какое-то время смотрел на Профессора, словно тот должен был добавить что-то еще, что-то главное… или, наоборот, какой-нибудь циничной шуткой вдруг дезавуировать все вышесказанное. Но так и не дождался и, раздраженно махнув рукой, ускорил шаг.

Через несколько минут они подошли к остановке пригородного автобуса, на котором собирались вернуться в Москву. Под хлипким пластиковым навесом невесело толклись несколько офицеров и курсантов. В стороне стояли в ряд несколько частных таксомоторов.

— Ну что, Профессор, прокатимся с ветерком? — сказал Сперанский. — Или будем автобуса ждать?

— У меня нет денег на такси, предупреждаю сразу, — заявил Носков.

— Но если я приглашу вас, вы ведь не откажетесь? — Профессор вальяжно поднял руку, и серый «Фольксваген Пассат» с желтым гребешком на крыше медленно покатил к ним.

— Не откажусь.

Потом они долго молчали в пропахшем куревом салоне «Пассата»: вести разговоры при водителе не позволяли правила конспирации. Только когда пересекали Кольцевую дорогу, Сперанский проговорил:

— Так что, завтра посещаем Семаго?

Носков вышел из мрачного оцепенения.

— Нет, к нему вам придется сходить одному. Он меня почему-то недолюбливает…

— Странно. Неужели среди ваших учеников есть и такие? — Сперанский опять ехидно улыбнулся.

В Москве шел дождь, по стеклу потянулись дрожащие капли, похожие на удлиняющиеся лягушачьи пальцы.

* * *

— А почему именно ко мне? — Сергей Михайлович Семаго смотрел на гостя с открытой неприязнью. Он не предложил ему раздеться и не пригласил в комнату.

— Извините, меня направил полковник Рыбаченко…

— Да это понятно! Если бы Валек не позвонил, я бы с вами и говорить не стал. Вопрос в другом — почему? Я что, специалистом по «дедовщине» прохожу где-нибудь?

— Что вы, что вы! — Обескураженный таким приемом, Иван Ильич поднял к груди растопыренные ладони, как волейболист, готовящийся отбить мяч. — Валентин Иванович рекомендовал вас как опытного ракетчика. Ну и как сильную, незаурядную личность.

Семаго, гладко выбритый, в чистой белой рубашке, но при этом опухший и злой, — стоял и молча сверлил глазами Сперанского.

— Вы служили на секретных объектах, в суровых условиях… — продолжал литератор. — Степь. Тайга. Узкий круг общения, напряженный режим… В общем, вы знаете изнанку этой нелегкой жизни. Полковник Ардон сказал мне то же самое. Я разговаривал с ним на днях…

— И Ардон тоже? — Семаго свел брови к переносице. — И что они говорили обо мне?

Сперанский набрал воздуху в грудь, чтобы заверить этого опухшего борова, что, конечно, да, — говорили, говорили: какой он незаурядный, какой он умный… что там еще?.. что вся Москва в диком восторге от майора запаса Сергея Михайловича Семаго. Но в ту же секунду Сперанский понял, что ему надоело стоять на цыпочках в этой прихожей и строить из себя обосравшегося интеллигента.

— Они сказали, чтоб я без пузыря к вам даже не совался, — произнес литератор уже другим голосом. Он сунул руку в сумку, висевшую у него на плече, и достал оттуда бутылку коньяка «Московский».

Семаго, выдержав паузу, принял подарок, рассмотрел, отодвигая от дальнозорких глаз.

— Нормальный, — голос майора тоже изменился. — Сколько ни брал, всегда нормальный. И не слышал, чтобы кто-то отравился. Да. Я на собственной свадьбе такой пил. Водку не пил, чтобы в сознании оставаться. И «чернила» не пил, дрянь эту. Вот коньяк только… Тогда, правда, французского не было…