Профессор вдруг как-то выпрямился, стал выше ростом.
— Ведь я был не просто засушенный ученый хмырь в перепачканном мелом костюме! Молодой парень, привлекательный, начитанный, к тому же знакомый с Высоцким, Окуджавой!.. Я…
Старик запнулся, достал из кармана носовой платок и торжественно высморкался.
— А к экзаменам моим как готовились! Ночей не спали! Дрожали! Ардона этого, с которым мы вчера говорили, валерьянкой отпаивали после зачета. Чуть без чувств не свалился!
— Я бы на его месте стрихнину вам подсыпал в борщ, — усмехнулся Иван Ильич. — Или чего-то посовременней…
Носков даже не повернул к нему голову, словно не услышал. Как токующий тетерев, он слышал только себя.
— Просто у мальчишек всегда были, есть и будут вопросы, — ехал он дальше по накатанной колее привычных рассуждений. — Самые разные, которые иного преподавателя могут повергнуть в шок. А я — тот наставник, у которого есть ответ на любой вопрос. Парни тянулись ко мне. И я всегда находил с ними общий язык.
— А-а!.. — весело протянул Сперанский. — Острые дискуссии… Смелее, молодые люди! Почувствуйте себя умными, взрослыми! Вперед! Проявляйте себя!
Сперанский коротко рассмеялся, замолчал и продолжил совсем другим тоном:
— Но теперь-то они хоть знают, кто вы такой?
Профессор некоторое время молчал. Он шел, глядя прямо перед собой, задумчиво вытягивая губы и будто собираясь с мыслями, чтобы достойно ответить на каверзный вопрос.
— А кто я такой? Я педагог. И они мне до сих пор благодарны, — продолжил он некоторое время спустя, как ни в чем не бывало. — И ведь есть за что. Вот Ардон тот же. Один из первых шел на курсе, светлая голова. Сам генерал Рукавишников имел на него виды, должность под него готовил в своем ОКБ… Квартиру отдельную выбивал в Звездном городке — о!.. Понимаете, что это такое в те годы?
Профессор притормозил и всем корпусом развернулся к Сперанскому.
— О-о-о! — повторил он еще раз, осторожно приподняв указательный палец на уровень своего носа.
И пошел дальше.
— Ну а вы-то тут при чем? — буркнул Сперанский.
Профессор усмехнулся с какой-то неожиданной хитринкой, словно мужичок, обманувший самого премьер-министра.
— А я на совещании в особом отделе, когда обсуждали выпускной курс, прямо сказал, что нельзя Ардону в люди, — проговорил он. — Не сносить пацану головы. И есть на то тридцать три причины… Я их тогда все по порядку и перечислил. И книжки эти английские по кибернетике, что у него под матрацем спрятаны, и вечное критиканство! И как он матерился, подвыпивший, в кафе «Космос», и выдержки из его личного дневника: про страну, про ЦК, про обороноспособность нашу, и все такое… Тихо так стало сразу. Никто больше вопросов не задавал. Куратор училища даже предлагал «волчий билет» Ардону вручить вместо диплома, но я этого доброхота осадил. Это лишнее. Заключение, уже готовое, тут же, на месте, выправили, и отправился наш Ардон вместо Звездного городка — в Заполярье, на базу подводных лодок Северного флота. Это уже не РВСН, это другой Главк, но он и там пошел по служебной лестнице, вот до капитана первого ранга дослужился. С другой стороны, двенадцать лет под водой — не сахар… Да еще на «разовой» лодке… Но это судьба!
— Здорово, — сказал Сперанский с непроницаемым выражением лица. — Быть бы Ардону адмиралом, значит, кабы не вы…
— Скорей, генерал-майором ракетных войск, — уточнил Профессор. — Высоко взлетел бы, светлая голова, — в Главный штаб РВСН, а может, и повыше… Или сидел бы сейчас в правлении РКК «Энергия», тоже неплохо… А может, на мысе Канаверал шаттлы бы запускал или в Аризоне за боевым пультом дежурил, ракеты на нас наводил… Светлые головы везде нужны, только без идейного стержня они в любую сторону повернуться могут…
— Бросьте вы ерунду говорить, — Сперанский взглянул на часы. — Если б Ардон захотел, он бы к американцам и на атомной лодке уплыть мог.
— Ну, это как сказать, — поджал губы Профессор.
— Да и какая на х… разница? — неожиданно выругался Иван Ильич, хотя голос его оставался ровным и негромким. — Вы же, уважаемый, человеку жизнь сломали, нафантазировали невесть что. А теперь, вон, еще жрете за его счет, отвлекаете, время отнимаете!
— Ой-ой-ой! — Профессор театрально подкатил глаза. — Только не стройте из себя институтку! Я ему ничего не сломал, наоборот… Я жизнь ему спас.
— Ага, — поверил Сперанский.
— Вы забыли про мировой сионистский заговор, Иван Ильич. В то время советские газеты писали об этом каждый день, как сейчас про чеченских боевиков и «Аль-Каиду». Даже под крылом у Рукавишникова Ардон не продержался бы в ОКБ-1 и трех лет. С его прямотой, с его амбициями, с критическим настроем… С его носом опять-таки. Нашли бы к чему придраться. А с особорежимного предприятия не увольняют, как со швейной фабрики: вот тебе трудовая, вали куда хочешь! Посадили бы беднягу Ардона. Или просто убрали: несчастный случай, авария, — не знаю, как они это делают… А я его сохранил. Для будущей жены, для детей. Для квартиры, в которой он сейчас живет. Да и капитан первого ранга — не так уж и плохо…