Спасти СССР. Манифестация II

– Разумная… – задумчиво согласился Хантингтон, и тут же предупредил: – но многого от меня не жди.

– Всё же я буду надеяться на тебя, – многозначительно заключил Бжезинский.

На самом деле, он был доволен этой частью беседы. Даже нейтральность Хантингтона в этом вопросе стоила многого. Сэмюэль не был его человеком. Состоявшийся корифей политологии вообще был той «кошкой, что гуляет сама по себе», сохраняя свою автономность и достаточное влияние независимо от конъюнктурных покровителей и номинального положения в государственной системе.

У него, как и Джозефа Ная,[30] был свой «конёк», свой взгляд, в рамках которого находились вполне убедительные решения для большинства профессиональных вопросов: «цивилизационный подход» у одного и «мягкая сила» у второго. Это были умные люди, смотревшие на вещи под своеобразным углом, а потому способные увидеть важные моменты, незаметные иным советникам и экспертам. Идеи Джозефа уже дали немало в копилку «Полонии». Да и для работы с советскими «друзьями» они подходили прекрасно – «размягчать» Советы придётся долго, но начинать это делать надо уже сейчас.

Однако это были пусть и необходимые, но дальние перспективы. А вот давно задуманный и набравший ход польский проект нуждался в прикрытии уже сегодня. Отказываться от него было уже поздно, а провал его означал немалые, возможно, и не компенсируемые потери статуса, а, значит, и влияния.

Отложить «Полонию» на время тоже было никак не возможно. Многое упиралось именно в темп, основывалось на непрерывной динамике вполне революционного образца – надо будет постоянно опережать неразворотливую и тугодумную советскую систему принятия решений. Кроме того, отзывать ставки, сделанные в самой Польше, тоже было уже поздно. Нельзя было упускать волну революционного вдохновения, отставать от неё. Збигнев не был любителем сёрфинга, популярного на обоих побережьях, но кое-какие правила себе представлял. В общем, пришлось бы не просто навёрстывать потерянный темп, а фактически строить проект заново. В этой ситуации никакой, даже самой искренней помощи «друзей» из СССР не хватило бы…

– Збиг? – Хантингтон позвал глубоко задумавшегося Бжезинского, – это всё?

– Нет, – выдохнул Бжезинский, – нет. Мне нужна твоя поддержка ещё по одному вопросу.

Он откинулся на спинку дивана, закинул на неё руку и рассеяно посмотрел в окно, обдумывая, с чего бы начать.

– Понимаешь, Сэм, – начал он доверительным тоном, – меня смущает этот новый русский источник. Информация от него идёт, конечно, весьма ценная, но в стратегическом смысле обрывочная. Целеполагание его, мотивация – непонятны, перспективы взаимодействия – неизвестны, – Збигнев замолчал, приложив согнутый палец к губам. Он почувствовал, что вступление не задалось.

– Бывает, – Хантингтон посмотрел на него с некоторым недоумением, – обычная ситуация на начальной стадии контактов с высокопоставленным инициативником.

– Да тут другое, – поморщился недовольный собою Бжезинский, – ты обрати внимание на то, что последние три досье от него пошли нам в плюс лишь формально. Про халькистов я уже говорил… С Альдо Моро тоже понятно – мы бы по нему не рыдали. А вот сейчас, ты сам слышал разговор, надо ещё как-то гасить возгоревшееся желание нашего израильского лобби расширить контакты с Советами. Я задумался: а что, если этот новый источник – не союзник нам, а новый и умный противник? Уж больно поперёк горла становятся мне сейчас эти его утечки. Как будто Москва стала играть на опережение, да не в лоб, а непрямыми операциями.

– Хм… – в глазах у Хантингтона мелькнуло понимание, но тут же сменилось сомнением, – такие финты раньше не были свойственны Кремлю. Способен ли на это СССР – весьма неочевидно.

– Сталин умел сдавать «пешки за качество позиции», – напомнил Збигнев.

– Да, – легко согласился Хантингтон, – дядюшка Джо мог. Я, правда, так и не понял, по каким критериям он оценивал искомое качество. Но действующее руководство страны этого вообще не умеет: посмотри на их шаги в Африке или на Ближнем Востоке. Более того, они даже не понимают, где «качество позиции», а где – пешки.

– А вдруг там появился и вышел на действительно значимый уровень кто-то умеющий?

– Или в головах кремлёвских старцев произошло жестокое просветление? – ухмыльнулся Хантингтон.

Бжезинский даже задумался на несколько секунд.

– Да ну, нет, – отмахнулся потом, – это уже мистика и обскурантизм. Понимаешь, – он наклонился к Хантингтону и напористо продолжил: – У меня складывается ощущение, что этот источник связан с этим необычным поведением СССР в целом. Как будто этот «хрен его знает кто» набрал такой вес, что его информация, наконец, была представлена в Политбюро. И, судя по тому, в какой форме всё это протекало оттуда вниз, к нашим «друзьям», хоть его там, в Кремле и признали всерьёз, но не вполне ему пока доверяют.