Spero

– Не могу представить, чтоб ты спустил такой капитал на жалкого кролика, – наконец произнес он. – Это по меньшей мере безрассудно.

– На три флорина в Бра можно купить небольшой трактирчик, – пробормотал Берхард. – Может, не самый изысканный, но… Кстати, забыл сказать, к этому зайцу я заказал вина на пять дукатонов. Эту монету чеканят в Льеже, в переводе на наши это будет… Скажем, еще пять флоринов с четвертью.

– Господь всемогущий! Неудивительно, что к старости ты не скопил состояния, Берхард. Редкий герцог обедает за такие деньги! Хотел бы я знать, что это за вино? Может, драгоценное «Баролло»?

– Нет, какая-то прокисшая дрянь, больше похожая на уксус. Но цена на тот момент была справедлива.

– Не знаю, где ты привык обедать, – пробормотал Гримберт, – но только тех семидесяти денье, что тебе причитается, там хватит разве что на понюхать разок воздух с кухни.

– Обедать я привык в Альбах, мессир. Альбы – умелый повар. Обычный сухарь здесь иногда слаще марципана. Вот только и счет здесь иной… Это было в ту пору, когда мы с ребятами искали золото в Северных Альбах. Старая история, но иногда вспоминаю. Вот как сейчас, с кроликом… Было нас восемь человек, я и еще семеро. Кто из «альбийских гончих», кто контрабандист, кто случайно приткнулся, короче, как оно обычно и бывает. Но новичков не было, все знали горы на вкус.

– Ты был золотоискателем?

Берхард сплюнул с таким остервенением, словно его заподозрили в арианской ереси.

– Бывало и такое, мессир. Я тогда моложе был, все думал, значит, что этим ремеслом можно себе безбедную старость купить. Оно, вправду, поначалу так и кажется. Вместо того чтобы шляться через горы, как чертов мул, позвонки стирая, куда проще глазами кругом пошарить. Вдруг где выход золотой жилы обнаружится или там еще полезность какая. Один мой приятель как-то случайно в ста лигах отсюдова черный опал нашел. Небольшой такой, как кусок кизяка, а получил за него столько, что хватило на домик в Римини и полдюжины коров…

Гримберт едва не хмыкнул. Представить прожженного жизнью Берхарда легкомысленным золотоискателем было непросто, с другой стороны, едва ли кто-то мог представить блистательного маркграфа Туринского беспомощным нищим калекой. Если уж обычный сельский кузнец в силах неузнаваемо изменить кусок железа, страшно представить, что может сделать с человеческой жизнью судьба, обладая ее мощью…

– Значит, золото искали?

– Всякое, мессир. По большей части фосфаты да бариты, они тут в хорошую цену идут. Золото в Альбах тоже иной раз бывает, но редко, оттого за ним больших охотников нет. Вот, значит, и пошли мы ввосьмером на вылазку. Поначалу-то, честно сказать, паршиво было. Четыре недели по горам ползали, животы до крови постирали, а всех находок на один чих – тощая жила апатитов, ей красная цена фальшивый флорин пополам с серебром. А возвращаться с пустыми руками неохота. Говорю ж, молодой был… Ну и двинули мы глубже, в ту часть Альб, где Кровельный Камень[27] торчит. Скверное место, но в ту пору считали, что золота там столько, что можно зайти нищим, а выйти королем. Ну, мы туда и приценились…

Берхард с удовольствием обнюхал кусок сухаря – должно быть, последний – и отправил его в рот. Гримберту пришлось ждать, пока тот дожует – проводник никогда не говорил с набитым ртом. Едва ли это было частью сложного высокогорного альбийского этикета, принятого среди проводников, скорее, просто не хотел наглотаться снега, пока ест.

– Буквально на следующий день нам улыбнулась удача. Да так, что никто бы и вообразить не смог. Добрели мы до ущелья, что зовется Срамной Дырой. Запашок там, как тут почти что, только еще пометом птичьим отдает… Думали, может, выход родонита найти, говорили, в старые времена он встречался, да только нашли кое-что другое. Апостольский камень! Целая жеода! На поверхню одним-одним краешком выходит с блюдце размером, а внутри огромная, что крепостная башня. И цвет, значит, чистейший, ну прям стекло!

Гримберт не считал себя смыслящим в минералогии, но знал, что апостольским камнем на юге часто называют аметист. По туринским меркам, может, не самое драгоценное сокровище в толще холодного камня, но если целая жеода и чистого цвета… Что ж, это тянуло на целое состояние. Недаром этот камень упоминался в Библии как один из дюжины камней, на которых покоится стена Небесного Иерусалима – такими камешками любили инкрустировать свои инсигнии[28] отцы Церкви, от епископов и аббатов до сельских диаконов.

– Хороший куш, наверно.

– И не говори, мессир. Мы два дня считали, сколько выходит, и каждый раз выходило столько, что хоть на восемь частей дели, хоть на восемь сотен, все равно выходила такая прорва денег, что до Страшного Суда не потратить. Тут бы нам и домой собираться, да замешкались, богатство считаючи… С Кровельного Камня сошла лавина и засыпала Срамную Дыру так, что, значит, наглухо. И с нами внутри.

– Значит, вас отрезало в ущелье?

Берхард хмыкнул: