Спецназ ГРУ против басмачей

— Не знаю. Говорят, что дезертировали с фронта до подписания Брест-Литовска, отсиживались в здешних местах. Но… уж очень все как-то нелепо выглядит. Оружие при них — такого и у немцев не было отродясь. Одеты как-то чудно. Да и сам факт, что они притащились сюда, за тысячи верст от линии фронта, наводит на дурные мысли. Они здорово помогли нам при взятии Бухары, а потому сомнений в их правильности нет. Но есть сомнения в контрреволюции. Командир стал говорить мне что-то ужасающее про Ленина и Сталина, явно какая-то контра… я распорядился посадить его под арест. Дальше его судьба в Ваших руках, но я советовал бы повнимательнее к ним присмотреться. А лучше всего — этапировать в ВЧК.

— Я так и сделаю, товарищ Фрунзе, будьте покойны… — Энвер солгал. Ему было не привыкать. Теперь любопытство глодало его под корень…

Николай Козлов, боец группы Савонина, бродил по Бухаре без дела. Бойцы разбрелись кто куда — все ждали, какое решение примет Ценаев относительно командира, а сам Ценаев ждал встречи с новым эмиссаром Москвы, чтобы попытаться словами убедить его освободить Валерия. Часы ожидания были утомительны для всех — и для Ахмеда, и для бойцов, и для Валерия. И если последний томился в прохладном винном погребе дворца эмира, то подчиненные его бесцельно слонялись по старому городу, убивая время и не переставая удивляться своему странному перемещению в это странное время. Что до Козлова — он до сих пор слабо верил во все происходящее.

Бродя по крепости, дошел он до базара. Остановился, чтобы купить немного фиников — экзотические фрукты, которых в советской Москве 1985 года было не достать, здесь буквально валялись под ногами. Грешно было проходить мимо. Купив полюбившуюся ему еду Пророка (с.а.а.в. с), он присел у арыка, чтобы помыть и съесть пряную ягоду, как вдруг поймал на себе взгляд девушки, тащившей большую корзину фруктов.

Дивная, стройная, смуглая восточная красавица, какой, должно быть, была сама Шахерезада… но в то же время в скромном деревенском наряде и с закрытым лицом. Он не видел лица, но знал, что она ослепительно хороша — когда-то давно он прочитал в одном из журналов «Здоровье», что мужчина формирует представление об облике женщины по взгляду. Сейчас он проверил это на себе. Глядя на него, она смеялась — уголки карих глаз сузились, выдавая совсем еще девчонку, их хозяйку. Он подмигнул ей. Пошел дальше.

Несколько десятков метров спустя, снова почуял на себе чей-то взгляд. Обернулся — снова она. Завидев его, смутилась, засмеялась и спряталась в каком-то узком переулке. Солдат пошел за ней. Большой северный медведь, светлый, синеглазый, с белой кожей — таких здесь сроду не бывало. И темная, смуглая, загадочная и наверняка опасная — тем опаснее, что сама не знает силы своей красоты, — восточная девица. Про них, наверное, поэт сказал: «Они сошлись — волна и камень, Стихи и проза, Лед и пламень…»

По наитию солдат шел за ней. Она ускоряла шаг, то и дело оборачивалась, смеялась, встречалась с ним взглядом и снова ускоряла шаг. То и дело ловя его взгляд, казалось, она не может напиться, налюбоваться им — но, судя по тому, что отводила глаза так же быстро, понятно было, что еще очень боится.

— Стой! — не выдержав, наконец крикнул он ей.

Испугавшись его командного голоса, она припустилась бежать что есть мочи. Но тяжела была ноша — не давала унести ноги. Вскоре она споткнулась и упала, рассыпав фрукты по земле. Паранджа слетела с лица, открывая и впрямь картинную красоту.

— Отвернись! — закричала она.

— Пожалуйста… — Николай смотрел фильм «Белое солнце пустыни», и знал, что восточные женщины очень трепетно относятся к открытию своей внешности посторонним мужчинам. Правда, не понимал почему.

Пока она поправляла паранджу, он собирал для нее фрукты в корзину. Наконец все было кончено. Она протянула руки к своей покупке.

— Да ладно уж, донесу. Показывай дорогу.

— Идти далеко, — упредила она.

— Да ладно…

Как водится, разговорились.

— У нас не положено, чтобы мужчина видел женщину до свадьбы…

— Вот так номер! А если он женится, а там страшилище окажется?!

Она рассмеялась:

— Тем хуже для нее. Если она не будет нравиться мужу, он прогонит ее.

Николай присвистнул:

— Ну и нравы.

Она улыбнулась в ответ:

— Это только кажется так. На самом деле и хорошего много.

— Может быть… Тебя как звать-то?

— Джамиля. А тебя Коля.

— Откуда ты знаешь?

— В городе уже многие знают про вас…

— Ну надо же, — недовольно сплюнул под ноги сержант.

— Не огорчайся. Вот. Съешь финик, ты же их любишь, — она достала из корзины и впрямь полюбившийся ему фрукт и протянула Николаю. Тот улыбнулся наивной детской улыбкой большого ребенка — мало же этому юноше надо было для счастья. Он ел, а она смотрела на него и улыбалась, сама не зная, чему.

Идти и впрямь было далеко — жила она почти что за городом, на высоком холме, у берега Амударьи, где еще несколько дней назад ловили они с бойцами беглого эмира. Холм был усеян большим садом, а на вершине его красовался дивный кишлак — несколько красивых и богатых домов.

— Это туда тебе идти?

— Да. Только я пойду одна.