Спецназ ГРУ против басмачей

— Так вот как боевой офицер я приказываю Вам сражаться! Вы видите несправедливость — и нет такой жертвы, на которую Вы бы не могли пойти, чтобы исправить ее. Освободите Савонина силой, но ни слова обо мне! Сами понимаете, если меня отправят после этого в отставку, то мы оба окажемся на скамье подсудимых. В противном случае я найду, что написать в Москву о халатности здешнего правительства. Вы прекрасно понимаете, что силой Вас не превзойдет даже весь Туркфронт. Так что-действуйте!

— Как я могу благодарить Вас?!

— Оставьте. Пока не за что. Мы теперь свои люди, так что сочтемся — думаю, нам предстоит долгая совместная работа, Вы мне очень нужны.

Когда Ценаев вышел из кабинета, Энвер вновь пригласил сюда Рейли.

— Ну как?

— Я восхищен Вашим маневром. Держу пари, Вы сами настроили Ходжаева против освобождения их командира?

— Мне не пришлось много трудиться, — Энвер лукаво отвел глаза. — Да и потом я был недалек от истины. Этот Ходжаев — он и правда сумасшедший. Ленин окружает себя такими в большом количестве, пользуясь тем, что ими, до поры до времени, легко управлять. Они и впрямь послушны и даже покладисты — в обман на пайку, которой не имели при царе. Но он упускает из внимания одну деталь — эти же люди могут повести себя крайне непредсказуемо уже завтра, стоит чуть-чуть измениться обстоятельствам. Они ведь сумасшедшие, о каком самоконтроле может идти речь?

— Я согласен с Вами, но все же Вы полагаетесь на поддержку людей, которые еще вчера с оружием в руках воевали против басмачей и эмира?

— Что Вы о них знаете?

— В том-то и дело, что ничего — так же, как и Вы.

— Нет. Сид, Вы совершенно не восточный человек. У нас есть старая мудрая истина: «Враг моего врага — мой друг». Запомните ее навсегда. Я применил ее на Ваших глазах только что, и, поверьте, она еще докажет Вам свою действенность.

— Позволите последний вопрос?

— Разумеется.

— Что двигает Вами? Почему Вы так активно взялись помогать противникам той власти, что Вас сюда назначила? Власти хотите? Так у Вас ее и так с избытком. А что до басмачей — Вы ведь как и Фрунзе можете продолжать замазывать им глаза, и прекрасно тут существовать до нового назначения, обрастая регалиями да орденами?!

— Вы верите в обычную человеческую порядочность? Вы прекрасно знаете, что в годы войны я не раз принимал, скажем так, непопулярные решения. Было пролито слишком много крови — причем, зачастую совершенно ни к чему, безосновательно. Мне нужно искупить свою вину перед историей и человечеством. Только грамотным руководством — а это делать я умею, как жизнь показывает, — я смогу предотвратить кровопролитие, которого так жаждут большевики, в еще одной стране. Пусть хотя бы где-то я спасу хоть чью-то жизнь…

Рейли не сдержал смеха и расхохотался в лицо Энверу.

— Я умоляю Вас, Энвер, бросьте! Я Вас прекрасно знаю, и в чистоту этих Ваших помыслов не верю ни грамма…

Такой реакции Рейли от турка не ожидал — он в два прыжка подскочил к нему, схватил его за грудки и тряханул по-военному так, что у того мелочь высыпалась из карманов.

— Послушайте Вы, — зашипел он в лицо англичанину. — Это у Вас на Западе принято все продавать и покупать. За желтого дьявола Вы уже давно просватали и совесть, и порядочность. Поймите, наконец, что не везде все так мерзко, как рядом с Вами. Вы подобно Мидасу превращаете в неживое золото все, к чему прикасаетесь, но никак не можете понять, что счастья от этого Вам послано будет куда меньше, чем хотелось бы… Сложно даже сказать, чего в Вас больше — английского или еврейского! А, Шломо? Кажется, так Вас звали в прошлой жизни, господин Розенблюм?..

…Николай и Фузаил-Максум на глазах всей Бухары пили чай в чайхане недалеко от базара, причем солдата нисколько не заботило то, что они находятся в центре внимания. Басмач оказался на редкость интересным собеседником, да еще и умудренным опытом, так что Николай, можно сказать, даже получал удовольствие, общаясь с ним. Джамиля крутилась где-то неподалеку и не сводила с сержанта влюбленных глаз. Встречаясь взглядами, они не могли скрыть своего неподдельного счастья.

Какой-то человек подбежал к ним и, перегнувшись через невысокую ограду чайханы, прокричал Фузаилу:

— Bosh sahifa borib. Skoree, qashshoqlik yo’q.

— Nima bo’ldi? — переспросил Фузаил.

— Mening elchisi Plohoy. Fuza-aka, minib olg’il![15]

, - отмахнулся тот и исчез.

Фузаил выскочил из чайханы, запрыгнул на коня и поскакал.

— Что случилось? — спросил Николай у Джамили.

— Этот человек сказал, что дома что-то случилось. Я волнуюсь, надо срочно ехать с отцом.

— А что случилось? Почему он не сказал?

— Посол, что приносит плохие вести, у нас не в почете. Что же ты сидишь, поехали скорее!

Они вдвоем выбежали из ворот базара, схватили чью-то лошадь, и, пока нерадивый хозяин тщетно силился догнать их, ускакали в сторону холма, на котором жил Фузаил-Максум.

Уже проскакав несколько метров, увидели они, что холм объят пламенем, а к небу вздымаются черные едкие столбы. Все стало понятно…