Спираль бабочки

со стены, не содрать, так бывает.

И гудят под землёй поезда,

на искусственный свет завывая.

***

Шедевров мало в году:

август, сентябрь, виноградный сок

да пра стихотворений.

Прохладная тень охладит висок,

как Аврору – Зимний,

как студента запах Рижской сирени.

Шедевров мало на свете:

Микеланджело, Бах, Босх,

все они выше, чем жизнь и смерть.

Кучевым облаком просыпается Бог,

и на плавучую дылду с дулом

приходят смотреть

глубокие старики и послушные дети.

***

Солнце в палате.

У каждой роженицы –

Иисус.

***

Ёсибэй якко –

японская причёска, похожая

на русский матюг.

Ван Моцзе. Осень

Послеобеденный каменный гонг

выбрасывает из гнёзд ворон.

В пустом лесу

запах умерших листьев.

Рюноске Акутагава

Ночь

Тихий цокот сверчков

рассказывает о тишине

долгой осенней ночи.

День

Будда бродит

в одиночестве

по берегу пруда.

Зачем?

Но если счастье – голый зад,

а поиск истины – утрата,

то на хрена нам этот сад,

ребята.

Конец

Дальше – безумно жить.

Скучно – сначала.

…Есть чем запить

лишний кружок веронала?

*

Немного сумасшедший,

заканчиваю читать

новеллы Акутагавы.

*

А утром показал

опухшее лицо зеркалу.

Зеркало, конечно, тоже улыбалось.

*

Акутагава молчал,

грея уставшие руки

над хибати.

А.Р. Последний сон

Неужели никто не придёт

и не задушит мои мысли,

пока я сплю?

***

На опушке

сутулится под ветром

старая сосна.

***

На земле оставь земное,

только имя не забудь.

Вправо, влево – всё сквозное,

разберёшься как-нибудь.

Там с архангелом ли, с богом

к облаку привалишь боком

и три капли от дождя

загрызёшь кусочком льда.

Там и знатный, и убогий,

и вознёсшийся едва

дружно помогают богу

в небо звёзды забивать.

Там, в глубокой синей выси,

важно не разъединить

нить. Не просто с богом выпить –

помолчать, поговорить.

***

На мусорной свалке –

ёлки-палки,

старые вешалки.

***

И губку с уксусом, и смех,

и гвозди, и венок терновый,

как он, с улыбкой тихой – всех,

простишь ли нам, Мадонна в чёрном?

С японского

Плотно задвинув сёдзи,

на которой рядом с кото,

косодэ и каригиму

висела какэмоно,

я снял дзори и мукабаки,

оставшись в фундоси и таби,

и запивая сакэ суси,

задумал написать танку,

или хайку, или имаё.

Ё-моё!

Я сидел у камина

с долькой лимона,

типа апельсина,

пил индийский чай

и языком, словно угли в печке,

помешивал в японском словаре

японские словечки.

***

Благоухает

хуаюань –

сад цветов.

***

Если бы ноги держали,

я не задирал бы их

на стол.

И ещё одна

***

Ноябрь, зевая, лист срывает.

свет слизывает с волны.

Бери шинель, иди до мая

проигранной тобой войны.

Навстречу поздняя дорога,

щадя твои больные ноги, –

сама в себе и широка,

как современная строка.

Как старый бог под белым флагом

сердец и слабых душ ловца,

иду. Исходит тень с лица.

И спирт кончается во фляге.

Поздняя осень

Воет псина, и кошка рожает котят,

из миски которые есть не хотят.

День холодный без чувств и сознанья. Хотя

снова небо и дикие гуси летят.

***

Чёрный ворон в чужом гнезде

и листы на чёрной воде,

побелевшие от отчаянья.

В роще снег валит паче чаянья.

Осень. Пушкин за чаем с няней,

молодой, холостой, не у дел.

«Годунов», сукин сын! – не предел.

И метель – будто юбка Натальина!

***

Сказала: «В эти дни нельзя…»

И в те, и в эти ночи тоже.

Я жажду. Ты же: «Милый, позже…»

Так появляются друзья.

***

В Минске первые сделали к миру шаги,

порешили под Ёлку

смертельным огнём не плеваться.

Слышу: в левых окопах

поют под горилку гимн.

В правых пьяны – раз-два-три –

Новогодним вальсом.

***

Холодный ветер.

В три погибели согнулся

китайский можжевельник.

Гетман

Нарыл бабла,

как экскаватор глины.

Любил балы,

бальзам и солонину.

Как Пётр Исуса,

опустил Петра.

А за базар

платила Украина.

***

По одной дороге

бродим,

родина.

***

Ешь. Вкусно. Никому не мешаешь.

И тут на тебе:

«Приятного аппетита!».

***

Прошёл день,

упал плод, вскрикнула птица.

Ничего не случилось.

***

Где-то по звёздной пыли

шагает старик Басё.

В усах улыбка.

Осенний романс

Ваш кофе пахнет замазкой,

а между столами ходит собака.

Ваш город далеко не Дамаск,

и тем более не Саки.

Но я здесь не был три года,

и ветер из глаз выкатывает влагу.

Падают листья, и непогода

пишет о проходящем сагу.

Вот и кофе допит, давайте прощаться,

Вы, конечно, не от слов моих плачете.

Я Вам желаю женского счастья.

Подержите собаку. И не надо сдачи.

***

Сырая осень.

И души Данта

шевелят листами.

***

Красные, синие,

жёлтые женщины.

Цветы на панели.

***

Человек – это

такое животное,

которое не хочет быть человеком.

***

Когда Бодлер

назвал женщину,

сойдя с ума?

Или когда

сошёл с ума,

назвав женщину?

***

Октябрь уж наступил.

Качает день галчат,

куда-то тучи по делам ползут.

И осы пьют созревший виноград.

***

Самолёт пролетел.

Высморкался огнём

на крестьянское поле.

***

В мировой антологии –

лавровый лист Сапфо

и молодой бамбук Комати.

Анакреонт. Счастье

Утром съел пирожок,

выпил чашу вина.

Смотришь, к вечеру написал

песню и её пою.

Руки нежные

в моих руках.

И в плену глаза –

чёрные в синих.

***

У берега часто сидит

и считает идущие волны

в одежде чужой человек,

печали неведомой полный.

И что-то бормочет,

и волнам седеющим вторит.

Стареющий Август отправил Овидия

к Чёрному морю.

Осеннее

День как день. Воздух чист.

Тянет смертью из сада.

Я увидел, как лист

отрывался и падал.

Из «Шицзина»

Мак ли, коноплю сбираю –

где ты? – минул день – не знаю.

Жду три месяца тебя.

Ветер клонит ветви ивы,