Список опасных профессий

— Надо же, салон красоты — «Креатив». — Я стукнула по кнопке электрического чайника гораздо сильнее, чем следовало. — Кто им, интересно, такое название придумал?

— А что? — Гоша снял чайник с подставки и налил в него воды. — Очень современно звучит, я бы даже сказал, креативно. — Он вернул чайник на место и не удержался от короткого смешка. — Теперь можешь включать.

— Может, и современно, а мне не нравится. — На этот раз я нажала на кнопку включения гораздо мягче. — И я не рискнула бы в салон с таким названием пойти. Откуда я знаю, какая такая креативная идея им там в голову придет? А лицо у меня одно-единственное.

Обычно на то, чтобы подписать договор с клиентом, у Александра Сергеевича не уходит много времени. С Алябьевым он тоже управился быстро, но чай мы выпить успели. Я даже чашки сполоснула и убрала на место, когда наш новый клиент появился на пороге кабинета. Посмотрел на меня, на Ниночку, потом подошел к Гошке и тихо спросил:

— Что, вы теперь прямо сегодня за дело и возьметесь? Сегодня с Валькой говорить будете?

— А чего тянуть? — вопросом на вопрос весело ответил Гошка. — Устроим твоему приятелю проверку на вшивость. Если согласится киллера нанять, значит, не зря тебя неизвестный доброжелатель предупреждал. А если пошлет нас… тогда что ж, тогда этого доброжелателя поищем.

— Да, если бы Валька вас послал, было бы здорово! — мечтательно произнес Алябьев и снова почесался. Экзема у него, что ли, на нервной почве? Так лечиться надо — солидный человек, а чешется все время, словно у него блохи! — Только я уже по-всякому думал, крутил — кто еще? И получается, кроме Вальки, некому! И понять, как Валька до этого дошел, тоже не могу. Такие дела…

Он еще немного потоптался около Гошки, объясняя, насколько его угнетает вся эта история, потом, наконец, ушел. А мы дружно направились в кабинет Баринова.

— Ну, что скажете, молодежь? — Этим вопросом шеф традиционно открывает совещание.

И, опять же по традиции, как самая младшая, первой высказываюсь я. В этот раз я была до предела лаконична.

— Мне он не понравился.

Все уставились на меня, ожидая продолжения, но я молчала. Просто не знала, что сказать. Мы с Гошкой давно распределили роли злой-добрый полицейский. В роли злого блистательно выступает Гоша — он подозревает всех, невзирая на лица. Потерпевший, свидетель, случайный прохожий — все они могут оказаться если не преступниками, то уж лицами, желающими скрыть улики и ввести следствие в заблуждение. А добросовестность и законопослушность наших клиентов он подвергает сомнению автоматически. Как ему удается совмещать это с громко провозглашаемым «это милейший человек», спрашивайте не у меня, а у Гошки.

Я столь же усердно исполняю роль полицейского доброго — всех защищаю, причем делаю это совершенно искренне. Гошка говорит, что нелепая вера в людей — это остаточное явление моего педагогического прошлого. Рудимент. Возможно, он прав, но я действительно согласна с Иешуа Га-Ноцри, который всех людей считал добрыми. Есть, конечно, преступники, но они, скорее, люди несчастные, не получившие в детстве должного воспитания и не сумевшие найти достойное место в жизни. Это не значит, что их не нужно наказывать — я далека от всепрощения или от идеи всякое возмездие оставлять Господу. Есть закон, есть суд и есть мы, детективное агентство «Шиповник». И мы, в меру сил и возможностей, помогаем бороться с преступниками.

Впрочем, все эти рассуждения — тема для философского трактата. А я просто хотела сказать, что сомнения в добросовестности клиента у нас обычно выражает Гошка. А я его, этого клиента, защищаю. Поэтому мое заявление вызвало некоторое недоумение.

— За что такая немилость? — поинтересовался Баринов.

— Э-э… — ничего разумного я придумать не успела, поэтому ляпнула: — Чешется он, все время.

— Серьезная причина. — Шеф продолжал смотреть на меня, и я не выдержала, опустила глаза. — Еще что-нибудь? Хотя бы на уровне интуиции?

— Не знаю. Бестолковый он какой-то. Солидный бизнесмен, руководитель фирмы, а весь словно пластилиновый. Никакой четкости: то ли приятель заказал его, то ли не мог этого сделать, то ли он этому приятелю верит, как себе, то ли нет. Кто ему предупреждение отправил — понятия не имеет, зачем к нам пришел — тоже сам не знает. За все время только одно уверенное суждение и было, что жена Паршина — стерва. Но это тоже ни о чем не говорит: может, Алябьев сам к этой дамочке неровно дышит, вот и наговаривает на женщину.

— Это все? — Александр Сергеевич дождался моего кивка и продолжил: — Неубедительно. У нас почти все клиенты, когда приходят, не знают, чего они хотят. Да и с четкостью суждений, как правило, у них проблемы, так что это не показатель.

— А я знаю! — разулыбался Гошка. — Ритка на Алябьева обозлилась за то, что он ее в уголовницы записал. Решил, что она на роль киллера больше меня подходит!

— Между прочим! — Я подняла голову и расправила плечи. — До сих пор все считали мое лицо достаточно интеллигентным. Только твой Алябьев почему-то решил, что я за убийцу сойду!