Способный ученик

Отец и мать дружно наградили его поощрительной улыбкой.

Почти всю дорогу старик и мальчик хранили молчание. Накрапывал дождик, и Дюссандер держал зонт над ними обоими. Поразительное дело, артрит по-прежнему не подавал голоса.

— Ты вроде моего артрита, — нарушил молчание Дюссандер.

— Чего? — задрал голову Тодд.

— Оба помалкиваете. Что это сегодня с тобой, мой мальчик? Переел?

— Ничего, — буркнул Тодд.

Они свернули на улочку, где жил старик.

— А что если я угадаю? — Дюссандер произнес это не без скрытого злорадства. — Когда ты зашел за мной, ты со страхом думал о том, как бы я не допустил за обедом какой-нибудь оплошности... не «раскололся» — так, кажется, вы выражаетесь? Но отступать было поздно, все предлоги, почему я не могу к вам прийти, ты давно использовал. Теперь ты злишься, потому что вечер прошел гладко. Я угадал?

— Не все ли равно, — огрызнулся Тодд.

— А почему, собственно, он не должен был пройти гладко? — не отступал Дюссандер. — Тебя на свете не было, когда я играл и не в такие игры. Вообще, ты тоже молодец, умеешь хранить тайну. Что да, то да. Но и ты должен признать: сегодня я был хорош! Я просто очаровал твоих родителей. Очаровал!

И вдруг Тодда словно прорвало:

— Никто вас не просил!

Дюссандер остановился.

— Не просил? Вот как? А я думал, ты в этом заинтересован, мой мальчик. Вряд ли они теперь будут возражать против того, чтобы ты приходил ко мне «почитать».

— Разбежались! — в запальчивости выкрикнул Тодд. — Может, мне от вас ничего больше не нужно! Никто меня, между прочим, не заставляет торчать в вашей конуре и смотреть, как вы поддаете не хуже, чем алкаши на вокзале. Никто, понятно! — В его голосе, пронзительном, дрожащем, звучали истерические нотки. — Хочу — прихожу, не захочу — не приду.

— Не кричи. Мы не одни.

— А мне плевать! — с вызовом бросил Тодд и зашагал дальше, демонстративно избегая зонта.

— Ты прав, никто тебя не заставляет. — Дюссандер помедлил, а затем рискнул пустить пробный шар: — Не хочешь — не приходи. Я ведь могу пить и в одиночестве, мой мальчик. Могу, представь себе.

Тодд злобно посмотрел на него.

— Знаю, к чему вы клоните.

Дюссандер изобразил на лице улыбку.

— Все, разумеется, будет зависеть от тебя.

Они остановились перед цементной дорожкой, что вела к дому старика. Дюссандер нашаривал в кармане ключ. Артрит напомнил о себе мгновенной вспышкой в суставах и тут же затаился в ожидании. Дюссандер начинал догадываться, чего он ждет: он ждет, когда я останусь один, вот тут-то он и развернется.

— Между прочим... — начал Тодд, словно задыхаясь, — если б мои про вас узнали... если бы я им только рассказал, они бы плюнули вам в лицо... они бы вам так накостыляли...

Дюссандер в упор разглядывал мальчишку. Тодд — бледный, осунувшийся, с воспаленными от бессонницы глазами — выдержал его взгляд.

— Ну что ж, я бы скорее всего вызвал у них отвращение, — промолвил Дюссандер, хотя у него было такое чувство, что Боуден-старший сумел бы, вероятно, на какое-то время подавить в себе отвращение, хотя бы затем, чтобы задать ему несколько вопросов... вроде тех, которые ему задал Боуден-младший. — Да, отвращение. Но любопытно, какие чувства вызовет у них сообщение, что их сын, все эти восемь месяцев зная, кто я есть, не сказал никому ни слова?

Тодд молчал.

— Короче, захочешь — приходи, — равнодушно сказал Дюссандер, — а нет — сиди себе дома. Спокойной ночи, мой мальчик.

Он повернулся и пошел к дому. Тодд, потерявший дар речи стоял под моросящим дождем и тупо смотрел ему вслед.

Март 1975

В тот день мальчик пришел раньше обычного, гораздо раньше чем заканчивались занятия в школе. Дюссандер в кухне пил своё виски из щербатой пивной кружки, на ободке которой было написано: «Кофейку не желаете?» Он перенес кресло-качалку на кухню, и теперь он пил и качался, качался и пил, отбивая такт шлепанцами по линолеуму. Он уже, что называется, «плавал». Ночные кошмары давно его не мучили. Но сегодня приснилось что-то чудовищное. Такого еще не было. Он успел вскарабкаться до середины холма, когда они настигли его и поволокли вниз. Чего только с ним не проделывали! Он проснулся — точно по нему прошлась молотилка. Но на этот раз самообладание быстро к нему вернулось: он знал противоядие от ночных кошмаров.

Тодд ворвался в кухню — бледный, возбужденный, с перекошенным лицом. Дюссандер про себя отметил, как заметно мальчик похудел. Но, главное, глаза у него словно побелели от ненависти, и это не понравилось Дюссандеру.

— Сами заварили, теперь расхлёбывайте! — с порога выкрикнул Тодд.

— Что я заварил? — осторожно спросил старик, внезапно догадываясь, в чем дело. Однако он не подал виду, даже когда Тодд с размаху обрушил на стол учебники. Какая-то книжка, скользнув по клеенке, шлепнулась на пол.

— Да, вы! — пронзительно крикнул Тодд. — А то кто же? Вы заварили эту кашу! Вы! — Щеки у него пошли пятнами. — И расхлёбывать это придется вам, или я вам устрою! Вы у меня тогда попляшете!