Спустя вечность

Мункена играл актер Хайнрих Георг, упитанный силач. Он был очень знаменит, но, помню, что мама сочла, что он не подходит для этой роли. По замыслу автора Мункен был сыном гор — выносливый, худой и закаленный. В четырнадцать лет я, разумеется, ничего такого не понимал, но несколько лет спустя я видел Хайнриха Георга в роли Гётца фон Берлихенгена ^{99}в берлинском Стаатстеатре, а позже на его концерте в Осло, куда он приезжал с турне. Тогда я и познакомился с ним. Это было во время оккупации в 1940 году, и он читал отрывки из «Скитальцев». Он сказал мне по секрету, что раньше был коммунистом и безоговорочно верил в великое благословенное единство национал-социализма и коммунизма. Святая простота!.. Вскоре после войны он умер в русском концлагере.

А тогда, в 1926 году, красивый старинный город Гейдельберг с его знаменитым университетом блаженствовал в сонном покое на берегу неспешно текущей реки Неккар, а на вершине зеленого холма высился великолепный замок. Когда я через двадцать пять лет снова приехал туда, теперь с докладом, Гейдельберг, в отличие от других немецких городов, где мне довелось побывать, был совсем не разрушен. Правда, там не было никакой промышленности, но говорили, будто командир британской эскадрильи, получивший приказ стереть город с лица земли, не повиновался приказу и пролетел мимо. В молодости он учился в Гейдельберге и, как поется в песне, «…sein Herz in Heidelberg verloren» [24]. Примирительная шутка на фоне ужасов войны, но такая же милая, как и сам город.

Когда мы втроем, окончив свою поездку по Германии, приехали в Мюнхен, я пережил там единственный неприятный случай, врезавшийся мне в память. Однажды на улице какой-то человек схватил меня за плечо так крепко, что мне стало больно. Я не понял, что он сказал, но, очевидно, что-то о моей одежде, на мне была форма норвежских скаутов из Лосиного патруля в Гримстаде. Но тут подбежали мама и тетя Сигрид и объяснили возмущенному мужчине, что это за форма. Уж не знаю, что он вначале подумал, может быть, что это форма коммунистов или нацистов. Ведь это было в Мюнхене, где уже начал действовать Гитлер.

22

Осенью 1934 года в Берлине никто не сомневался, что у Гитлера все получится, что он — господин положения. В августе умер Гинденбург, Гитлер, его фельдфебель, попрощался с ним на великолепно устроенных похоронах и произнес речь, для него очень короткую, которую закончил язычески патетическими словами: «Toter Feldherr, geh nun ein in Walhall!» [25]

Церкви явно не нравились подобные отклонения от христианской веры, и Богс доверительно сообщил мне, что Гитлер, наверное, получил не тот текст, в досаде подразнил церковь и сократил свою речь.

Богс вообще был на удивление откровенен и когда дело касалось сплетен, и когда высказывал собственное мнение. Гитлер надежно держался в седле, однако у него все еще были противники, и Богс должен был соблюдать определенную осторожность. В эти дни над Атлантическим океаном и миром парил недавно построенный воздушный корабль «Гинденбург» — впечатляющее свидетельство триумфа немецкой техники и инженерного искусства. Собственно, этот цеппелин следовало окрестить «Адольф Гитлер», но его конструктор, доктор Эккенер, воспротивился этому. К сожалению, как сказал Богс.

Однажды вечером мы смотрели в кино новости за неделю. Публика лихорадочно зааплодировала, когда на фестивале в Байройте показался фюрер в праздничном костюме и галантно поцеловал ручку фрау Виннифрид Вагнер.

— Видите, — сказал Богс, он не аплодировал, но одобрительно улыбался, гордый рыцарской галантностью фюрера.

Когда, уже в другой связи, на экране показался Геббельс, он прошептал:

— Между нами говоря, мне не нравится этот «маленький доктор».

Я немного удивился — министр пропаганды был его высшим начальством, и, безусловно, свое мнение Богс доверял не только мне, — правда, сказал он это очень тихо. Геринг другое дело — наш Герман — вот это мужик! Богс расхваливал Геринга за его способности, широкую натуру и веселый нрав, его известное всем тщеславие было по-человечески понятно и вызывало доверие. Наш Герман!

Сколько всего произошло с тех пор! Мировой пожар, миллионы убитых, военные преступления, геноцид. Но что мог знать об этом совсем молодой человек? Догадки и знание пришли потом — слишком поздно. А тогда я был участником этого, мне все казалось прекрасным, так оно было и для большинства немцев, пока и у них не появились свои догадки и свое знание — слишком поздно.