Среди гор

Горячее солнце всплыло над белоснежной вершиной, поросшей по склонам сосновым лесом. Утренняя роса на земле стала быстро подсыхать, расправились зеленые стебельки травы, простодушно улыбнулись вдруг крохотные желтенькие цветочки, совсем невзрачные днем. Еще денька два такого солнца, и трава сразу вымахнет по путы коню. Зажужжали мухи, запорхали бабочки. Они бездумно летают себе, резвясь на солнце. Особенно радостен был жаворонок. На невидимой шелковой ниточке он повис в голубой выси и пел, заливаясь, о солнце, о земном счастье. А небо сегодня какое! Нежное, голубое, чистое! Только тот, кто лежит в могиле, не может взволноваться прелестью весенней земли. А что может быть лучше на свете, чем ходить в такие дни за плугом!

Однако в бригаде Соке сегодня в работе было только два плуга. Чакибаш, с мешком, подвешенным на шее, ходил по полю, разбрасывая семена. На брюхатой гнедой лошаденке волочил две бороны парнишка-подросток, за ним гурьбой летала стая черных скворцов. Парнишка иногда начинал напевать, по Соке было не по себе: «Да будьте вы все неладны, что это такое? — возмущался он про себя. — Значит, вздумали опозорить мою бороду перед всем народом. Вон во второй бригаде все плугари пашут, а вы взбесились, передрались, как малые дети…»

Соке все же решил добиться своего. Постегивая камчой ходко идущую серую кобылу, он направился в аил. Пока Соке объездил по дворам своих плугарей, солнце уже стало припекать. Сыновья Кадыркула — ребята совестливые, они сразу же отправились на работу, а вот Акмат заартачился:

— Сегодня не могу я, аксакал. О своем житье надо тоже думать: два дня пахал в артели, а день должен поработать в своем хозяйстве.

— Да что ты чушь несешь, разве же артельное — это не свое, а чужое?

— Не знаю, аксакал. Кусок требухи в руках дороже завтрашнего курдюка. Я думаю, что Иманбай все же прав: он кочует на джайлоо, там будет ходить в гости, пить кумыс и есть мясо…

— Э-э, малый! — возмутился Соке. — Да кто сказал, что в колхозе не будут ходить в гости? Кончай пахоту, выведи с поля плуг, и кто тебе запретит повеселиться, отдохнуть?! Или не к лицу колхозному человеку пить кумыс своей кобылы, кушать курдюк своих ягнят? Нет уж, ты лучше скажи, что хочешь тягаться с Иманбаем! Так это не такое мудреное дело: у тебя небось тоже найдется петух и пяток кур, чтобы отвезти их пастись на джайлоо!

— Да зачем мне тягаться с ним?

— Так почему же ты не выходишь на работу? Оставь-ка эти глупости, Акмат. Терпенье и труд все перетрут. Пока не будешь трудиться, чтобы пот на лбу не просыхал, до тех пор ни в хозяйстве у тебя ничего не прибавится, ни сам ты не приоденешься. А сейчас весна, время не ждет. Что упущено с утра, наверстай до вечера. Отправляйся на работу, вот мой совет!

Упрямому Акмату пришлось согласиться.

Соке все-таки умел убеждать других, но со своей женой не было никакого сладу. Наслушавшись разных сплетен, Умсунай весь день кипятится, и, когда поздно вечером возвращается Соке, она встречает его бесконечными упреками и руганью. Вместо того чтобы накормить, обогреть его, Умсунай выговаривает Соке:

— Ты всегда от лучшего бежишь к худому. Другие вон живут припеваючи на свое счастье, а у нас разве не было скота, а? Где этот скот, кто пользуется им? Ты как хочешь, а я оседлаю гнедого и укочую вместе с другими на джайлоо!

Долго молчит Соке, но и его терпенью приходит конец:

— Да замолчишь ты или нет, осточертела своей болтовней! Хочешь, так кочуй, никто тебя не держит. Давай хоть сейчас собирайся и уезжай подальше с моих глаз!

— А что ты думаешь! Вот возьму и уеду! — Умсунай начинает вызывающе греметь посудой, собирать и раскидывать вещи. «О боже, сила твоя!» — только и удивляется пораженный Соке.

Сегодня Умсунай только встала с постели, а уже не в духе. Сидит себе у очага, накинув на плечи шубу, и как будто дела ей нет ни до чего.

— Вскипятила бы чаю, — сказал Соке.

Старуха неприязненно глянула:

— Я не обязана подавать чай тому, кто не живет дома. Иди в артель, там тебя и накормят.

— Ну, а ты сама-то будешь кушать? — беззлобно спросил Соке.

— Ты обо мне не беспокойся. Я сегодня уезжаю на джайлоо. Гнедого мерина оставь во дворе, не смей впрягать его в плуг! — Умсунай встала и вышла из дверей.

Соке поспешил за ней, опасаясь, что она действительно может уехать. Но Умсунай не приблизилась к лошади. «Как-никак, но мы вместе живем сорок лет, не бросит она меня! — подумал он, смягчаясь. — Ну, поругается, поругается, да и смирится!»

После этого Соке с усердием сделал кое-что по хозяйству и стал собираться на поле. «Придется голодным отправляться на работу. Вот беда-то. Ну, постой, к вечеру охолодишься. Вернусь с поля, тебе же пожалуюсь. Скажу, мол, на старости лет закапризничать вздумала и старика целый день голодом моришь, а когда была молодой, никогда не обижала. Надоел я, видать, теперь тебе!» — думал про себя Соке.

Он седлал лошадь и побаивался, как бы старуха не уцепилась за поводья да не помешала впрягать мерина в плуг. Но Умсунай почему-то ничего не сказала, ушла в дом. Соке решил воспользоваться этим моментом, чтобы незаметно уехать.