Среди красных вождей том 2

note 186Прежде всего он списался от имени делегации с Литвиновым, который, очевидно, надлежащим образом инструированный своим приятелем Клышко, написал в ответ, что никогда не соглашался отпустить упомянутых сотрудников и что он-де не понимает, «откуда товарищ Соломон мог сделать такой вывод». Словом, интрига пошла в ход. Конечно, я был глубоко возмущен этой ложью. Клышко же, всегда игравший на два фронта или, вернее придерживаясь всегда одного фронта, показав мне ответ Литвинова, поторопился ска­зать: "Вот видите, как товарищ Литвинов беззастен­чиво лжет". И он посоветовал мне написать ему лич­но. Я написал и, спустя две недели, получил от него ответ, в котором он сообщал, что хотя "совершенно не помнит", чтобы у нас с ним был разговор об указанных сотрудниках, но, раз я так этого желаю, он согласен их отпустить. Тогда Клышко, ведя все ту же линию, начал "хлопотать" о визах… Между тем ревельские мои сотрудники, получив от меня своевре­менно уведомление о принятии их в "Аркос" и о том, что остановка лишь за визами, что является - де лишь пу­стой формальностью — так я писал на основании слов Клышко — обрадовались и стали готовиться в путь. Я постоянно наседал на Клышко, а он все отвертывался разного отписочного характера ответами: "все готово, но английское правительство наводит какие то справки"… или: "все готово, но ждут какой то подписи…"

Между тем, Литвинов, который, как я говорил, неустанно преследовал моих сотрудников, в свою оче­редь "работал", готовя им раны и скорпионы… И вскоре я получил известие, что Маковецкого отозвали в Москву, где и арестовали, обвиняя в шпионаже в пользу Польши. Фенькеви тоже вызывали, но он отказался note 187ехать. Одну мою сотрудницу, человека ригористически честного, тоже арестовали уже в Ревеле и под стражей отправили в Москву, предъявив ей обвинение в краже драгоценностей, что, разумеется, не подтвердилось, и она была освобождена после нескольких месяцев заключения в тюрьме… Волкова вызвали в Москву…

Освободившись из тюрьмы, Маковецкий подробно написал мне (конечно, с оказией) о причинах сво­его ареста и о том, как он освободился: "По суще­ству дела — писал он — я был арестован просто, как "соломоновец", и разумеется, стараниями Литви­нова, ненавидящего Вас до чрезвычайности".

Тем не менее, ему было предъявлено обвинение в шпионаже в пользу Польши. Обвинение подтверждалось "документом", напечатанным на пишущей машине (на бланке ревельского представительства) и содержащим какие то военные сведения и подписанным, якобы, Маковецким. Но ему удалось доказать подложность своей подписи и, благодаря дружбе его жены грузинки с известным большевиком Камо, он был месяца через два освобожден. В дальнейшем Маковецкий получил назначение на пост председателя какой то торговой палаты в Петербурге, и года через два скоропостижно (?!) скончался в своем служебном кабинете.

Фенькеви, как я говорил, был тоже вызванв Москву. Он запросил о причин вызова и, узнав, что ему инкриминируюсь какие то обвинения по поводу каких то вагонов, отказался ехать и потребовал, чтобы указанное расследование было произведено специально командированным следователем в Ревеле, где у него в транспортном отделе имеются все документы. Впоследствии он, благодаря протекции Глеба Максимилиановича Кржижановского, близкого друга Ленина, получил note 188

назначение в Берлин, где находится, кажется, и по сейчас.

Была вызвана в Москву и еще одна очень дельная сотрудница, намеченная мною к переводу в "Аркос", но она тоже отказалась ехать, и вскоре вслед затем ей удалось, не знаю уж как, устроиться в Берлине.

Таким образом, пять человек моих наиболее дельных и высококвалифицированных сотрудников (Маковецкий, Фенькеви, Волков и две женщины) по­страдали исключительно благодаря Литвинову, и только из за того, что все они были честные и порядочные лю­ди и притом, по выражению покойного Маковецкого, "соломоновцы"… Я знаю от того же покойного Силаева, что все эти репрессии были учинены Литвиновым с ведома и содействия Клышко и не без участия его лондонских друзей.

Мне горько писать эти строки. Горько вспоминать о всех страданиях и неприятностях, выпавших на долю упомянутых моих сотрудников, увы, из за меня… Нет, не из за меня, а из за того, что они честные лю­ди, к рукам которых не прилипла ни одна трудовая народная копейка, из за того, что они бескорыстно слу­жили русскому народу, болея его болезнями и страдая его скорбями… Не из за меня, нет, а из за того, что мы сошлись и сблизились с ними на почве тождественного понимания гражданской чести и задач служения на­роду…

XXXVI