Среди тысячи слов

Джастин Бейкер приехал и одарил меня взглядом, полным презрения. Уиллоу обидела его, кинув на танцах и уехав со мной. Ему было наплевать на причины или ее чувства. Лишь его гордость имела значение.

В конце Лаэрт нанесет Гамлету смертельный удар, но и Гамлет убивает Лаэрта. Внезапно у меня появилось стойкое желание порепетировать эту сцену, чтобы обезоружить этого самодовольного маленького ублюдка и проткнуть его мечом.

«Боже, помоги собраться с мыслями».

В семь пятнадцать в дальнем конце театра появилась Уиллоу.

Я закрыл глаза от облегчения, снова открыл и уставился на нее. Смотрел, пока глаза не начали чесаться из-за необходимости моргнуть. Если бы я моргнул, она бы исчезла, а я хотел остановить это мгновение. Она казалась целой и невредимой и чертовски прекрасной в темной юбке и сером свитере. Она оглядела театр и, найдя меня, улыбнулась и помахала.

«Она будет в порядке».

Более чем в порядке. Даже с другого конца театра я видел небольшие изменения в ее походке. Словно часть ужасного груза, прижимающего ее к земле, сняли. Не весь. Я не знал, покинет ли ее это бремя когда-либо. Но она рассказала мне свою историю, и это немного помогло.

И все изменило.

Я понимал это по ее улыбке и по ее взгляду, обращенному ко мне. Нельзя выслушать такую историю и оставить все как есть. Даже пьяная вдребезги, она доверилась мне. Теперь я стал хранителем ее секрета, и ничто между нами не будет как прежде.

«И даже это не вся правда», – понял я. Сердце громыхало в груди. Все изменилось после того дня в кофейне «Дейзи».

– Простите, что опоздала, – сказала Уиллоу. – У машины спустило колесо.

– Бывает, – спокойно ответил Мартин. К нам присоединилась Ребекка, и они склонились над досками-планшетами.

– Мы собираемся прогнать второй акт, сцену вторую, – сказала она.

Уиллоу нахмурилась, потянувшись в сумку за сценарием.

– Это… простите, что это за сцена?

– Твое присутствие необходимо только в виде духа, – сказал Мартин. – Второй акт, сцена вторая, твой дорогой старик отец Полоний, – он показал на себя, – говорит королю и королеве, что узнал о причине безумия Гамлета. Или так ему кажется.

Он вытащил свернутый в рулон лист из заднего кармана.

– Реквизит будет смотреться лучше, – заметил он, – но пока подойдет и это.

– Что это? – спросила Уиллоу.

– Любовное письмо Гамлета к Офелии.

Мартин передал бумагу Уиллоу.

Сомневайся в том, что звезды – огонь,Сомневайся в том, что солнце движется,Сомневайся в том, где правда, где ложь,Но не ставь под сомнение мою любовь.

– Красиво, – сказала Уиллоу. Она взглянула на меня, а затем быстро отвернулась.

– Так и есть, – сказал Мартин. – Любовь всегда прекрасна, – он помахал бумажкой. – И это наглядная демонстрация того, что Гамлет, когда хочет, может подкреплять слова делами.

Мартин засиял, когда я бросил на него убийственный взгляд, а затем хлопнул в ладоши, начиная репетицию, на время оставив меня и Уиллоу наедине.

– Мне нравится то, насколько Мартин увлечен всем этим, – сказала она. – Наверное, поэтому он такой хороший режиссер.

– Наверное, – ответил я.

– Гамлет, Горацио, Фортинбрас, – позвала Ребекка. – Подойдите ко мне, пожалуйста.

– Нужно идти, – сказал я.

– Конечно, – ответила она, и мне не понравилось, как неуверенно это прозвучало. – Удачи.

– Спасибо, – сказал я, и мы разошлись в разные стороны.

«Как и должны», – горько подумал я.

* * *

Час спустя Ребекка встала по центру сцены и сквозь очки в темной оправе сверилась со своими записями.

– Нам нужны Гертруда, Клавдий, Офелия, Лаэрт, Горацио и Гамлет. Пятый акт, первая сцена.

Похороны Офелии.

Из реквизитной достали деревянные носилки, и Мартин сказал Уиллоу лечь на них, сложив руки на груди. Ее волосы рассыпались по плечам золотистыми волнами. Четыре актера положили носилки на центр сцены, где ждали Гертруда, Клавдий и Лаэрт. Мы с Горацио стояли справа, наблюдая за процессией из нашего укрытия.

Сцена затянула меня, стирая осознанные мысли и перенося на безлюдное кладбище.

«С покосившимися надгробиями, подобными белым корявым зубам…»

Неподвижная, с закрытыми глазами, Уиллоу казалась эфемерной. От единственной освещающей ее лампы бледная кожа словно светилась. Лоррен в роли Гертруды притворялась, что кладет цветы на тело Офелии.

Милое – милым. Прощай!Я надеялась, что станешь ты моему Гамлету женой,Я собиралась украсить твою свадебную кровать, прекрасная дева,А не могилу.

Рядом с благородной скорбью Гертруды раздавался сердитый голос Джастина, играющего Лаэрта. Он упал на колени, проклиная имя Гамлета: