На лице Каллума я прочитала приказ. Возможно, я просто вообразила, что ему что-то было известно и он догадывался, что я была там, в голове у Чейза. Но в чем я была совершенно уверена, так это в том, что за просьбой уйти явно скрывалось принуждение.
И я совершенно не сомневалась в том, что, если мы не уйдем, за этим последует угроза.
Вообще-то Каллум не сказал точно,
Как только дверь за нами захлопнулась, тело Чейза расслабилось. И он пошел быстрым шагом, одним ухом прислушиваясь к разговору.
Однако нас окружала тишина.
Пока вожаки будут слышать нас, они не заговорят. В этом доме не было ни одного человека, который стал альфой благодаря своей глупости. Вожаки не доверяли нам, и рисковать им не хотелось. Мне захотелось закричать. Чейзу тоже захотелось закричать. А его волку хотелось вырваться наружу.
И эта непрестанная просьба —
По его реакции я поняла, что он не знал, что ответить. В волчьем обличье у Чейза всегда были проблемы с мыслительной деятельностью. И еще проблемы с памятью.
Чейз вздрогнул. Мышцы его шеи расслабились. Голова наклонилась набок, и затем боль, пронзительная, разламывающая кости, окутала его тело.
Я почувствовала это. Я это приветствовала. И, после того как человеческая форма Чейза исчезла, напор энергии смыл эту боль, превращая агонию в экстаз и потом снова экстаз в агонию.
Мы могли слышать их. Они нас слышать не могли.
Волк не хотел слушать. Волк хотел бежать.
В отличие от Чейза, чье мышление в постпеременный период было спутанным, я все еще была сама собой. Я все еще помнила, для чего мы переключились, и я все еще понимала значения слов, звучавших в Сенате. Даже если могла разобрать только одно из трех.
— …Изменение… мощное.
— …выкидыш…
— …пять во всей стране! Пять!
Чего пять? Пять Бешеных? Ради всего святого, только не это.
— Двое на твоей территории, Каллум.
Голос Шея доходил до меня лучше, чем голоса других вожаков. Он говорил громче, чем другие, вкладывая больше силы в голос, потому что он был моложе всех и ему все время приходилось доказывать свою состоятельность. Волк понимал это лучше меня, а я воспринимала ситуацию на уровне инстинктов, которые к тому же не были моими.
— Ваша численность растет. Два младенца, один новый волк. Стоун Ривер теперь — самая большая Стая.
Волк знал, что это значило. Его врожденная способность мгновенно разбираться в запутанных лабиринтах политики обров заставляла меня краснеть — я этим качеством не обладала. Больше младенцев — значит, больше волков. Больше волков — значит, больше Стая. Более сильная Стая. Более сильный альфа.
И тут до меня дошло: математика в природе — вещь очень простая.
Сильный альфа силен силой своей Стаи. А сейчас Стоун Ривер была самой большой Стаей.
Волк прорычал эти слова, и я восприняла их. Доминирование для оборотней — это все. Вся власть у самого доминирующего волка. Самый сильный волк подчиняет себе всех.
Когда созывался Сенат, для каждого альфы это было словно призывный звук сирены, от которого бросало в дрожь. Им нужно было бросать вызов друг другу. Одному из них нужно было доминировать, другим нужно было подчиняться. Волчьи инстинкты отступили перед моим знанием ситуации, и я занялась подсчетами.
У Каллума была самая большая Стая. У Каллума был дар — он мог видеть будущее. Я готова была биться об заклад на свою жизнь, что Каллум был старше, сильнее, да и вообще
Каллум был самой большой угрозой, и тот факт, что его Стая росла быстрее, чем другие, совсем не успокаивал страхи других вожаков, их инстинктивное подозрение, что, если бы Каллум только захотел, он стал бы и их альфой тоже. Осознание этого факта испугало меня, но не удивило. Это застало меня врасплох, но было совершенно закономерным. Каллум был опытен. Он был силен. И он был умен.
И он был —
— Всего пятеро родилось, и двое из них — твои. — Это снова Шей.
Я ненавидела его, но зато его дикция мне очень нравилась, потому что голоса остальных вожаков стай смешивались в моих ушах в неясное бормотание.
— …не рождались…
— Только один…